Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [120]
Этот пример показывает, что наблюдения за событиями, происходившими после августовского договора, приводили разных людей к сходным выводам о том, что от польско-литовской стороны не приходится ждать ничего хорошего, и русские люди, не рассчитывая на правительство в Москве, должны взяться за оружие, чтобы изгнать из страны иноземные войска.
Особого внимания заслуживают признания автора в заключительной части его сочинения, что он сам принадлежит к тем верхам русского общества, которые еще недавно искали милостей от короля, и что ему такие милости были оказаны («Аз же у них ныне зело пожалован»)[1188]. Тем самым появление «Повести» следует рассматривать как важный симптом зарождающегося раскола в среде столичных «чинов», ранее вместе с членами Боярской думы искавших милостей Сигизмунда III.
Патриарх был не единственным, кто зимой 1610/1611 г. нашел нужным обратиться к русским людям. По свидетельству А. Госевского, и Филарет «с под Смоленска смутные грамоты писал, будто король королевича на Московское государство дати не хочет, и они ж бы от Москвы на время отложилися»[1189]. Это свидетельство говорит о том, что ростовский митрополит был настроен не так радикально, как глава русской церкви. Он не исключал, по-видимому, того, что августовский договор еще мог вступить в силу. «Кампания неповиновения», когда города отказались бы выполнять приказы Москвы, должна была заставить Сигизмунда III выполнить условия соглашения.
На таких же, более умеренных позициях стоял первоначально и центр сопротивления, возникший на южных окраинах России, на Рязанщине. Его деятельность была связана с Прокопием Ляпуновым. Положение П. Ляпунова, как авторитетного лидера рязанского дворянства еще более упрочилось осенью 1610 г., когда его власть утвердилась над вторым по значению центром Рязанской земли — Пронском. Подобно многим другим представителям верхов русского общества, Прокопий Ляпунов первоначально выступил в поддержку августовского договора. По свидетельству С. Жолкевского, П. Ляпунов привел Рязанскую землю к присяге на верность Владиславу и присылал продовольствие для польско-литовского войска в Москве. Между ним и С. Жолкевским завязалась оживленная переписка («писал часто письма пану гетману, а пан гетман к нему»)[1190]. Когда брат Прокопия Захар отправился под Смоленск как один из дворян «великого» посольства, С. Жолкевский по просьбе братьев рекомендовал их вниманию короля[1191].
Из упоминаний о Захаре Ляпунове в публикации И. И. Голикова, видно, что под Смоленском рязанский сын боярский жаловался, что послы «все делают собою», а от дворян «все таят»[1192]. Благодаря такой ловкости он не только добился подтверждения прав на прежние владения, но и сумел получить от короля целый ряд пожалований: 20 ноября 1610 г. он получил грамоту на подмосковное поместье кн. Д. И. Шуйского с. Океево, а 13 декабря — на с. Дегтяное в Рязанском уезде[1193]. Однако в отличие от своего брата Прокопий не обращался к королю с подобными просьбами, хотя, как человек для русской политической элиты новый, он был более, чем многие другие, заинтересован в закреплении за ним и его семьей крупных пожалований царя Василия.
К сожалению, в нашем распоряжении нет никаких данных о деятельности Прокопия Ляпунова после капитуляции Пронска[1194]. В некоторых русских нарративных источниках, написанных уже после окончания Смуты, указывалось, что к активным действиям для изменения положения, сложившегося в стране, лидера рязанского дворянства побудила грамота патриарха Гермогена. Так считал, например, кн. Семен Иванович Шаховской[1195]. Это сообщение получает определенное подтверждение в свидетельствах Баима Болтина, упоминавшего о посылке патриаршей грамоты в Переяславль-Рязанский[1196], и И. А. Хворостинина о патриаршей грамоте, посланной рязанскому архиепископу[1197]. Ту же точку зрения можно обнаружить и в источнике, близком по времени к происходившим событиям. Так, из Ярославля писали в Вологду во второй половине февраля 1611 г., что патриарх обратился «на Рязань к Прокопию Ляпунову и во все Украинские городы и в Понизовые», и после этого Прокопий Ляпунов стал искать контактов с городами Замосковного края[1198]. Как увидим далее, разбор грамоты Ляпунова позволяет выявить в ней места, которые указывают на знакомство с патриаршей грамотой. Однако из создавшегося положения Прокопий Ляпунов видел первоначально иной выход, чем патриарх.
В самом конце 1610 г. (или в начале 1611 г.) П. Ляпунов обратился с посланием к Боярской думе в Москве. Более подробное сообщение об утраченном тексте сохранилось лишь в записках С. Жолкевского. Как отметил гетман, это был обширный текст, содержавший много цитат из Священного Писания. От Боярской думы Ляпунов требовал ясного ответа на вопрос, прибудет ли королевич в Москву согласно договору или нет. Одновременно он заявил, что Рязанская земля, следуя присяге, готова признать Владислава государем, но никогда не признает правителем Сигизмунда III
