Польские трупы - [24]

Он еле дотащился до душа, открыл воду, смыл сон. Насвистывая, ощупывал шишку на лбу. Рубашку снял только тогда, когда она совсем намокла.

* * *

О докторе Пиотровиче, стоматологе, удалось кое-что узнать до того, как в десять утра Дыдух вошел к нему в кабинет и сел в кресло. Врач лечил монахов уже несколько лет. Его вызывали по телефону, если кому-то из братьев требовалась помощь.

— Откройте, пожалуйста, рот. — Пиотрович наклонился к нему, заслонив лицо, словно в боксерской защитной стойке, латексными перчатками. — Что болит?

— Ничего не болит, доктор, с зубами у меня все в порядке.

Стоматолог, удивившись, присел на высокий стул рядом с креслом и посмотрел на него с любопытством.

— Тогда… чем могу быть полезен?

— Меня зовут Антоний Напирала, и по просьбе настоятеля монастыря отцов-доминиканцев я хотел бы с вами перекинуться несколькими словами.

— Антоний Напирала… да. А в чем дело? Я занят.

— Я заплачу за прием.

— В чем дело?

— Позавчера вы лечили монаха в монастыре, правда? — Дыдух поудобнее пристроил голову, не сводя глаз с латексных перчаток врача.

— Меня вызвали к пациенту с острой болью.

— Вы сняли боль?

— Не понимаю. Вы все найдете в медицинской карте.

— Но, может быть, вы сняли боль каким-нибудь нетрадиционным способом?

— О чем это вы?

— Как о чем? Пациент умирает у вас в кресле, а вы даже не помните?

— Пациент умирает? Что вы мне тут, черт побери, рассказываете?!

— Черт здесь, пожалуй, не имеет отношения к делу. Как он умер? Сидел в кресле так же, как я… и…

— Вы просто ненормальный! Кто, к лешему, умер? Кто вы такой?

— Я это я. А вот вы не оберетесь проблем: оставляете труп в кресле и уходите не попрощавшись.

Пиотрович выглядел не ахти как. Побагровевший и трясущийся. А Дыдух ждал. Работа психолога в семейной консультации, которой он занимался у доминиканцев, научила его терпению. Врач встал и медленно подошел к письменному столу. Снял телефонную трубку. Набрал какой-то номер, нажав на одну кнопку. И наконец заговорил:

— Санитар? Это Пиотрович. Слава Иисусу Христу. После моего последнего визита отец Адам почувствовал себя плохо… что-нибудь случилось?

Слушал. Потом поблагодарил и положил трубку.

— С отцом Адамом все в порядке. А вы убирайтесь отсюда. Или я позвоню в полицию. Что за неуместные шутки! К едреной фене!

Прозвучало вполне искренне. Кроме того, вид лица Дыдуха, похоже, успокоил врача. Детектив сидел с открытым ртом, бледный, как всякий пациент в стоматологическом кресле. Он пропустил мимо ушей ругательство, которое в иных обстоятельствах заставило бы его неодобрительно поморщиться. Так, значит, Пиотрович приходил к отцу Адаму, не к Порембе!

— Ты не слышал? А ну вали отсюда!

Дыдух потер шишку на лбу. Встал, одернул пиджак.

Направился к двери.

— И вот еще что! — заорал врач и, схватив латексной ладонью сыщика за плечо, грубо развернул к себе.

Иосиф Мария Дыдух давно не применял силу. Любые агрессивные выпады воспринимал с крайним изумлением, всегда поражаясь, что у людей возникает желание решать проблемы подобным образом. Сейчас, однако, он среагировал рефлекторно. Резко приблизился к Пиотровичу (прибегнув к психотерапевтическому методу: тебя тянут — толкай, тебя толкают — тяни), позволив ему упереться спиной в стену, и не очень сильно, скорее так, для острастки, боднул стоматолога лбом в нос. Оба охнули. Шишку засаднило, как открытую рану. Пиотрович осел бы вниз по стене, как и положено по канонам этого типа единоборств, если бы Дыдух не придержал дантиста, зажав ладонями, будто тисками, его шею.

— Не распускай руки, парень, — выдохнул он прямо в выпученные глаза стоматолога. И засмеялся над своей, отнюдь не самой уместной, фразой. — Чего ты там хотел сказать?

Пиотрович, до смерти перепуганный, издал булькающий звук. По губам, в рот и на подбородок у него из носа текла красная струйка. Дыдух ослабил хватку.

— Я не знаю, не знаю, не знаю… почему отец Адам меня вызвал, зубы у него того. В общем о’кей. Мы с ним немного поболтали, и я ушел.

— Сколько времени?

— Не знаю, в своем кабинете… в моем кабинете… ну, здесь, я был в четыре.

Дыдух отпустил врача и поправил галстук. Он пришел в себя, хотя ноги, отвыкшие от больших доз адреналина, слегка дрожали.

— Извините. Я не нарочно. Ответная реакция на опасность. Не говорите, пожалуйста, никому о нашей встрече. А то и вам может понадобиться стоматолог.

Он опять засмеялся. Иосиф Мария Дыдух страдал этим недостатком, боролся с ним — не без того, — но безрезультатно: он смеялся над собственными шутками. И почти всегда один. Сейчас этим циничным смехом он пытался скрыть смущение. Чувствуя себя подонком.

* * *

Матильда появилась на открытой веранде «Молочной» с приятелем и небезызвестной Дыдуху подружкой Магдой, опоздав на полчаса. Чмокнула Иосифа в щеку, прощебетала какую-то глупость относительно темного костюма в такую жару, бросила выразительный взгляд своим спутникам и отправилась заказывать пиво. Приятель последовал за ней.

— Вы давно уже встречаетесь? — спросила Магда, близко наклонившись к Дыдуху, как только они остались одни. Она навалилась полной грудью ему на плечо и смотрела в упор в глаза, пожирая его плотоядным взглядом конской мухи.