Польские трупы - [25]

— Месяца три.

— Вот именно, и ты не собираешься ничего, ну это самое, знаешь…

— Что?

— Так ведь женщина молодая, организм требует, ты что, не понимаешь, святошка-красавчик?

— Ты имеешь в виду секс?

— Да уж. — Отодвигаясь, она кольнула ресницами его щеку. — Умеешь ответить.

— До свадьбы не собираюсь. Насколько мне известно, Матильда относится к этому серьезно.

— Отбиваешь у меня жениха. — Матильда поставила кружку перед подругой.

Обе натужно захихикали.

— Ты не пьешь? — спросил приятель, кивнув на стоящую перед Дыдухом пустую чашку от кофе.

— Он не пьет, не курит, не ест мяса, умерщвляет плоть, игнорирует телесные наслаждения, встает в шесть, бегает и делает зарядку каждое утро, не прибегает к насилию, ходит только в костюме, — скороговоркой выпалила Матильда. — Вот такой мой Иося, дорогая Марыська. Самодостаточный оригинал и антикварный экземпляр. Откуда у тебя синяк на лбу, милый?

— Матильда говорила, что ты был монахом и священником. Как ты относишься к обету безбрачия? — завел разговор приятель. Ему явно нравилось подтрунивать над Иосифом Марией Дыдухом.

— В конвенте у нас было принято говорить, — Дыдух медленно подбирал слова, — что мы ни за целибат, ни за его отмену. Хорошо так, как есть.

И громко засмеялся. Один.

* * *

Пан Юзек сказал, что снова все разглядывают его машину. Представляете, у них прямо-таки глаза лезут на лоб, просто из орбит выходят, вон туда… — чиркнул он палочкой по песку. Пан Юзек присматривает за машинами на охраняемой стоянке. Дыдух садится в автомобиль и растворяется в темноте за тонированными стеклами. Медленно трогается. Двигатель его «субару импрезы» в двести пятьдесят лошадиных сил тихо урчит. Из восьми колонок льется «Miserere»[21] в какой-то странной аранжировке. Двигаясь в сторону Новой Гуты, в больницу Рыдыгера, он собирает все факты воедино.

Стоматолог был вызван к отцу Адаму. У того якобы болел зуб. Но ничего не болело, они немного поболтали, и Пиотрович — зачем я его ударил? — ушел. Если в четыре он уже был в своем кабинете, значит, ушел по крайней мере на четверть часа раньше. Отец Поремба был записан к нему на шестнадцать. Кто его принял? Убийца? Какую роль сыграл отец Адам? Вызвал ли он стоматолога затем, чтобы заманить Порембу в кабинет? Или они договорились, что будут приняты в такой очередности, но потом отец Адам попрощался с врачом, а сам дождался Порембу? Так размышлял Дыдух, плавно катя в автомобиле, а когда эта тема ему наскучила, решил разобраться в себе: почему он не умеет радоваться жизни.

В вестибюле больницы было дикое столпотворение. Он поднялся на лифте на седьмой этаж и повернул направо в ортопедическое отделение. Дверь была открыта. Какая-то медсестра, розовощекая блондинка, сделала ему замечание, что он без бахил. Дыдух проникновенно посмотрел ей в глаза и низким голосом спросил, где можно найти доктора Огородика. Безупречно белая сорочка под двубортным темно-серым пиджаком и неяркий фиолетовый галстук, а также сумка из мягкой телячьей кожи, оттягивающая плечо, сделали свое. Медсестра проводила его несколько метров до ординаторской, и Дыдуху показалось, что, закрывая за собой дверь, он услышал за спиной вздох.

Доктор Огородик был маленький, нервный, с жидкими, сальными волосами, в нейлоновой рубашке и с руками пианиста. Он окинул посетителя враждебным взглядом и встал с дивана.

— Я сейчас ухожу.

— Да, знаю. Простите, доктор, но у знакомого, который мне вас рекомендовал, не было номера вашего телефона, вы принимаете его в частном кабинете, я туда звонил, но мне сказали, что вы заканчиваете в два часа в больнице и у себя будете в четыре, а я не могу ждать, а вы, доктор, вроде бы виртуоз, гений.

Коротышка поправил волосы.

— А что случилось? — спросил он деловито. — Садитесь, пожалуйста.

— Меня зовут Болеслав Врал, такая у меня, хе-хе, фамилия, редкая и, скажем так, курьезная, и мне срочно нужен совет хирурга.

Огородик улыбнулся, обнажив мелкие желтые зубки.

— Так вот, — продолжил Дыдух, — кое-кто очень вами недоволен, доктор.

— Что?!

— Недоволен, скажем так.

Врач подошел к двери и, приоткрыв ее, выглянул на всякий случай в коридор.

Потом повернул ключ в замке.

— Зачем же сюда-то было приходить?

— Я иду, куда приказывают, — многозначительно произнес Иосиф Мария Дыдух и подивился своей гениальности. Когда утром он осознал, что фамилия врача со «скорой», засвидетельствовавшего смерть, ему небезызвестна, он довольно долго рылся в записях и документах, пока не напал на заинтересовавший его след. Позже он целый час беседовал по телефону с несколькими людьми и кое-что разузнал об Огородике — ничего конкретного, одни сплетни, но и этого должно было хватить. — Где деньги?

— Я еще не всё продал.

— Э-э-э, пан доктор, это меня зовут Врал.

— Не желаю знать, как вас зовут. У меня еще осталось пакетиков тридцать. Клянусь.

Дыдуху не понравилось, как ведет себя этот тип. Очень уж был спокоен.

— Кроме того, — коротышка подбоченился, — мы же договорились: я делаю свое, а ваши здесь не рисуются, так всегда и было, а теперь вы сюда являетесь… и с какой стати?

— Фигурально выражаясь, чтобы нести весть миру. — Дыдух вытащил из сумки пистолет и положил себе на колени. — Кое-кому не нравится, когда им подкладывают свинью.