Полночный путь - [10]

Серик покосился на них, сказал:

— Шолоня своих подмастерьев к плетенью кольчуг лет в тридцать подпустил…

Батута проворчал:

— Мне самому еще тридцати нет…

— Чего ж ты хоть этой осенью не женился? — спросил Серик, насмешливо глядя на брата.

— А ты не знаешь? — едко переспросил тот. — Мать невесту никак не найдет…

— Сам бы нашел. Ты ж старший теперь в роду…

— Пока мать жива — она и старшая… — Батута вздохнул: — Кажись готово…

Он выхватил из горна оба бруска, положил на наковальню один на другой, — Серик уже стоял с пудовым молотом наготове, — кивнул:

— Давай, аккуратненько…

Серик пробил в полсилы по всей длине, чтобы бруски слиплись, Батута кивнул:

— Вали с маху!

Серик пробил с маху. Тем временем полоса потемнела.

— Хорош, пока… — пробормотал Батута, и сунул полосу в горн.

Серик принялся качать мехи. Батута сказал:

— Ярец в два раза больше тебя, а после первой проковки уже задыхается… — выхватив полосу, он легко сложил ее пополам, кивнул:

— Вали с маху!

Серик хмыкнул, сказал:

— А ну-ка… — и, взяв молот одной рукой, принялся лупить так, что искры летели в фартук.

Нагревая заготовку, Батута спросил насмешливо:

— Серик, и где у тебя сила прячется? Ни костей, ни тела…

— В жилах сила прячется, в жилах… — ухмыльнулся Серик.

Они успели несколько раз проковать полосу; Батута два раза завивал ее винтом, и она уже начала принимать облик меча, когда появилась младшая сестра, Иголка, и позвала завтракать. Сняв фартук, Серик пошел к колодцу, позвав Огарка. Достав бадью воды, кивнул ему:

— Давай… — и нагнулся.

Огарок вылил на него целую бадью ледяной воды, а Серик лишь блаженно фыркал. Остальные только помыли руки и умылись. После завтрака вернулись в кузницу, и Серик с Батутой еще несколько раз проковывали полосу, после чего загладили ее гладилкой, и безобразная полоса приняла форму лезвия меча.

— Ну, на сегодня ты мне не нужен, — проговорил Батута, осторожно укладывая лезвие в длинное глиняное ложе, заполненное толчеными копытами, смешанными с германской солью, порошком, похожем на соль, только ярко оранжевого цвета. — Мехи Огарок с Прибытком покачают, ради отдыха…

Снимая фартук, Серик спросил:

— В чем закаливать будешь?

— А в репейном масле…

— Зимой на базаре, один витязь рассказывал, будто бы путешествовал он по Германии и Франкии, так там для богатых рыцарей кузнецы закаливают мечи в телах пленных врагов…

— Басурманы они, и есть басурманы… — вздохнул Батута. — Это ж надо, до такого додуматься… В репейном масле закалка не хуже получается, а даже лучше… — уложив ложе в горн и обсыпав его углями, Батута подозвал Прибытко, приказал качать мехи, а сам поманил Серика в дальний угол кузни, где из толстых плах были устроены полки. Серик, уже собравшийся было уходить, подошел. Батута разворачивал холстину с какого-то крестообразного предмета. И вот, наконец, появилось оно…

Батута проговорил:

— Ромеи эту штуку называют — цагра, германцы — арбалет, а по-нашему просто — самострел.

Серик проговорил нерешительно:

— Видел я подобную штуковину… Только сделана была не в пример грубее… Да и у Шарапа со Звягой такие есть; ихние пацаны упражняются из них стрелять…

— Ну, ты пока не суди… Это ж — первый. Тут главное — чтобы лук был гибкий. Булат лучше всего подходит. А уж булат ковать я умею. Остальное — дело не хитрое.

— Бабское оружие… — презрительно бросил Серик.

— Не скажи… — протянул Батута. — Ты вот из лука рыцаря с коня ссадишь?

— Ну, хватил! Он же в броне с ног до головы…

— А из этого — запросто! Да и в пехотном бою он хорош. Стой между пешцами, и сади себе. А пешцы уж тебя, как родного, и щитами укроют, и от чужого копья оборонят.

Серик потрогал пальцем несуразно толстую тетиву из бычьих жил, сказал:

— Тетива толстовата…

— Ничего не толстовата… И такую придется после десятков двух выстрелов менять. Вот волочилку для проволоки потоньше сделаю, или германскую куплю, то тетиву проволочную совью. То-то будет добротно!

Батута, пыхтя, накрутил ворот, пластинчатый лук изогнулся, щелкнула заноза. Взяв толстую, железную стрелу, из кучки на полке, Батута вложил ее в желобок, прицелился в противоположную стену. Кузня, будто вся вздрогнула от удара. В противоположной стене стрела не торчала — там зияла щель, в которой блестел погожий день.

— Надо же, в паз угодила… — пробормотал Батута. — Дай Бог, ни в кого не попал…

Он вышел из кузни, прошел к тыну. В бревне торчала глубоко вонзившаяся стрела. Серик подошел следом, потрогал стрелу — она сидела крепко. Тогда он принялся качать ее из стороны в сторону, и только после долгого раскачивания ему удалось выдернуть стрелу.

— Да-а… — протянул Серик. — И правда, прошибет рыцаря вместе со щитом…

Батута протянул ему самострел:

— Владей! Хоть и тать, а все ж таки брат…

На следующий день была суббота, а потому с утра собрались на базар. Серик надел алую шелковую рубаху, сафьяновые сапоги, расшитые канителью золотыми узорами, узкие половецкие штаны из аксамита, подпоясался золотым рыцарским поясом. Наблюдавший за ним с насмешливой улыбкой Батута, сказал:

— Меч прихвати…

— Зачем?! — изумился Серик.

— Ты так разоделся, что Рюриковы дружинники наверняка привяжутся…