Везде, откуда сбежал шах,
рано или поздно появляется
расторопный мурза.
Над каждой дырой можно возвести
декоративную башенку.
Мурза (великий)
— Повелитель! Я обращаюсь к твоему милосердию от имени несчастного и гонимого племени манприсов! Выслушай меня!
— Ну, хорошо… — скучающе зевнул Мурза, могучий повелитель племен наездников крылатых коней. — Говори.
Он брезгливо смотрел на униженно склонившегося у входа давно не бритого, не стриженного и нечесаного человека в грязных лохмотьях.
— Повелитель! — воскликнул тот, получив милостивое разрешение говорить. — Наши кони чахнут и хиреют от бескормицы. У них выпадают хвосты и гривы, иссыхают и отваливаются крылья. Уступи нам хоть малую часть своих пастбищ. Мы отплатим своей верностью Великим Идеалам…
— Что мне с вашей верностью делать? — пренебрежительно бросил Мурза. — Как у тебя еще язык поворачивается, говорить о Великих Идеалах? У кого — идеалы? У тебя, что ли? — Мурза скривил губы в брезгливой усмешке. — Ну, пущу я вас на свои пастбища, будете вы закармливать своих коней. А толку что? На что они годятся, ваши клячи? Жрать, да жиреть… А где будут кормиться кони, верных мне племен? Которые доказали свою верность, не то что вы…
— О, повелитель! Но ты же сам говорил, что никому не тесно на пастбищах. И в то же время никого не пускаешь на свои пастбища. Они ведь так обширны, что могут прокормить всех.
— Моих личных пастбищ нет, и никогда не было, — мрачно проворчал Мурза. — Ты нагло лжешь.
— Но, повелитель, твои люди просто не пускают нас пасти коней…
— Это тоже ложь. Моих людей нет. Каждый человек может принадлежать только самому себе. Ты пришел, и просишь. А ты сам, что ты сделал для приближения к Великой Цели? Молчишь! Тебе нечего сказать! Ты не можешь постичь Великую Цель! Потому что не можешь Знать… А знать ты не можешь… А что касается коней… Хороший конь всегда найдет себе пропитание.
Проситель что-то еще хотел сказать, но тут раб внес огромное блюдо вареных в меду баклажанов. Поставив его перед Мурзой, уполз на брюхе. Мурза плотоядно облизнулся, выбрал самый большой баклажан и жадно проглотил его, почти не жуя. Проситель нечаянно сглотнул голодную слюну. Заметив это, Мурза выбрал самый маленький баклажан и бросил его оборванцу. Тот, даже не попытавшись поймать подачку, гордо выпрямился:
— Манприсы не едят баклажанов! — выговорил высокомерно.
Мурза, изумленный не столько дерзостью наглого манприса, сколько тем, что можно не есть этих божественных плодов, застыл с разинутым ртом, забыв сунуть туда свое любимое лакомство. Придя в себя, он начал медленно подниматься, одновременно нашаривая плеть. Его мощный живот грозно навис над манприсом. Кое-как обретя дар речи, Мурза прошептал:
— А что же еще можно есть?
Но наглый оборванец не испугался. Побледнев, он положил руку на рукоятку ятагана. Мурза знал остроту ятаганов манприсов, и решил не связываться. Не пришло еще время разделаться с этим строптивым племенем. Сделав вид, будто ему просто не хочется пачкать плеть о наглеца, он надменно выпрямился, брезгливо покривился, бросил:
— Пошел вон! Уноси ноги, пока я добрый…
Слегка поклонившись, из-за врожденной учтивости, манприс вышел из юрты.
Снаружи его ждала Принцесса, своенравная и непослушная дочь Шахини, давно влюбленная во всеми гонимого, но, тем не менее, благородного предводителя племени манприсов.
— Ну что, бесполезно?.. — сочувственно спросила она.
В ответ вождь длинно и замысловато выругался. В ругательстве упоминались имена, по крайней мере, дюжины представителей философских учений разных направлений.
Принцесса испуганно съежилась. Боялась она не за себя.
— Свет жизни моей, — тихонько попросила она, — не надо так громко. У Мурзы везде есть уши…
— Плевать я хотел в его уши! — зло выговорил манприс. — Договориться мирно не удалось, он сам выбрал войну. Житья не стало от этих проклятых маприсов! Ладно бы не пускали на пастбища, но ведь даже подстричься и побриться негде. Все цирюльники заняты завивкой грив и хвостов их коней. Каждый день они бегают к цирюльникам проверять шаблоном стрижку крыльев… — манприс сжал кулак и энергично взмахнул им. — Террор! Только террор! Вот последнее средство отчаявшихся. Я объявляю террор Мурзе и его приспешникам! Дай мне чулок, мне нужно замаскироваться. Террор все же не открытое сражение…
— У меня колготки… — робко пискнула Принцесса.
— Давай! — грозно потребовал манприс. — Впрочем…
Он наклонился, нежно взял Принцессу за изящную ножку, снял туфельку и, стянув с прекрасной ножки чулок на две четверти, отхватил его коротким взмахом своего ятагана. Надев туфельку обратно на ногу, он направился к ближайшему киоску. Купил на последние гроши знаменитое творение Мурзы, ставшее бестселлером, — "Тысяча блюд их баклажанов", — вырвал титульный лист, книгу швырнул в кучу гниющих баклажанных очисток, спугнув стайку начинающих поприсов, рывшихся в отбросах. Ворча под нос: — Я честный и благородный манприс, а потому без объявления, войну начать не могу… — он направился к черному ходу юрты Мурзы.
Задержавшись на минуту у двери, обрубил ятаганом углы у титульного листа, превратив его в грубое подобие круга, затем натянул на голову обрезок колготок Принцессы. От этого его благородное лицо превратилось в жуткую маску. После чего, манприс решительно шагнул в дверь.
