Полночь по часам Морфи - [5]

Материальные объекты двадцать пять лет впитывали вибрации величайшего шахматного гения, а затем по случаю (но по случаю ли?) попали в руки двух других чемпионов мира, тоже склонных к помешательству, о чем свидетельствуют фотографии в папках…

Нелепица, убеждал себя Риттер. Но почему-то казалось, что он наткнулся на тайну из числа тех, погоне за которыми он посвятил большую часть своей жизни.

Теперь напоенные вибрациями предметы очутились в его владении. Как это скажется на его собственной игре?

Нет, фантазировать на сей счет вдвойне нелепо.

Накатила усталость. Дело близилось к полуночи.

Он разогрел ужин, быстро съел, задернул плотные шторы, не оставив ни щелки, и улегся в кровать.

Риттер приучил себя засыпать, мысленно разыгрывая какой-нибудь дебют. Подобно всем талантливым игрокам, он охотно соглашался играть вслепую, но все-таки не умел полностью визуализировать доску, поэтому приходилось считать ходы поклеточно, особенно ходы слонов. На сей раз он выбрал излюбленную партию, гамбит Брейера.

Сделал с полдюжины ходов.

Внезапно шахматная доска перед его мысленным взором ярко засветилась, как если бы кто-то включил свет в сознании. Риттер даже приподнялся на подушке и огляделся, желая убедиться, что в комнате по-прежнему темно. Нет, доска светилась только в его голове.

Благоговение растворилось в искрящемся восторге. Риттер стал быстро передвигать фигуры в уме, неожиданно обретя способность прогнозировать далеко вперед.

Краем сознания Риттер отметил, что церковный колокол на Франклин-стрит прозвонил полночь. Вскоре он объявил мат в пять ходов. Черные обдумывали свое положение около минуты, после чего согласились.

Лежа в постели, Риттер сделал несколько глубоких вздохов. Никогда раньше он не выигрывал столь безоговорочно вслепую, да и с открытыми глазами тоже. Не имело значения, что эту партию он играл сам с собой, ибо его личность аккуратно разделилась на две половины.

Он в последний раз изучил положение на доске, затем мысленно вернул фигуры на исходные позиции и немного передохнул, прежде чем приступить к новой партии.

Именно тогда он услышал нервическое тиканье, едва ли не впятеро быстрее размеренного церковного звона. Он поднес к уху наручные часы. Да, они тоже быстро тикали, но все же странный звук был другим, не таким тихим.

Риттер сел на кровати, перегнулся через столик и включил лампу.

Тиканье исходило от часов Морфи. Стрелки стояли на 12:10, а буквы в окошечке на циферблате сменились на «A. M.»[6].

Довольно долго Риттер не шевелился — потрясенный до глубины души, напуганный, раздираемый сомнениями, грезящий наяву и видящий сны, недоступные смертным, он молча смотрел на легендарные часы.

Итак, Эдгар Аллан По умер, когда Морфи в возрасте двенадцати лет одолел своего дядю Эрнеста, тогдашнего шахматного короля Нового Орлеана. Казалось немыслимым, чтобы неисправные часы с механизмом столетней давности вдруг сами пошли снова. Тем более невозможно было поверить в то, что они способны показывать довольно точное время — показания наручных часов отличались всего на минуту.

Но не исключено, что часовой механизм сохранился куда лучше, нежели предполагали старый прибалт и сам Риттер, а часы попросту то ходили, то останавливались, по собственной прихоти. Совпадения на то и совпадения, чтобы случаться. Впрочем, Риттер никак не мог избавиться от нервной дрожи. Он даже ущипнул себя и проделал все остальное, что обычно вытворяют, стараясь убедиться, что не спят.

— Я Стирф Риттер-Ребил, — сказал он громко, — старик, который живет в Сан-Франциско и играет в шахматы. Вчера я нашел любопытную диковинку. Но все идет как обычно…

Тем не менее вдруг пришло ощущение «рыка льва-людоеда». Порой его до сих пор навещал этот вынесенный из детства страх. Минуту-другую буквально все в комнате пребывало в неподвижности и тишине, которую нарушало только тиканье часов. Потом шелохнулись шторы на окне, и Риттер вздрогнул, а стены дома будто истончились и перестали оберегать от чего бы то ни было.

Мало-помалу присутствие льва-людоеда чувствоваться перестало, и Риттер успокоился.

Он выключил лампу, и ярко освещенная доска вновь всплыла перед его мысленным взором, а тиканье теперь не пугало, но внушало уверенность. Риттер затеял новую партию в уме, разыгрывая черными классическую защиту Руя Лопеса, тоже своего любимчика.

Партия развивалась стремительно и блистательно, подобно первой. В мысленной полутьме доску словно окружало некое сияние, обретавшее очертания человеческой фигуры. Эта фигура вскоре поблекла и будто расстроилась. Но Риттера это обстоятельство нисколько не смутило; когда он в конце концов объявил мат в три хода, то ощутил утомление заодно с несказанным удовольствием.

На следующий день он проснулся в исключительно отменном настроении. Солнечный свет прогнал все ночные страхи, и Риттер спокойно занимался будничными делами. Порой, просто чтобы удостовериться, он вызывал в сознании изображение шахматной доски и размышлял о великой исторической загадке, которую ему явно предстояло разрешить. Тиканье часов Морфи приобрело между тем некий торжествующий оттенок. Ближе ко второй половине дня Риттер осознал, что его так и подмывает прогуляться до «Римини» и продемонстрировать новые умения.