Полкоролевства - [35]

Шрифт
Интервал

— Где ваш пульт? Это можно просто выключить, — говорит Эл.

— Послушайте!

Самец обещает вернуть деньги без всяких вопросов, если вы не вполне удовлетворены товаром.

— Музыка, — говорит старик, — все время музыка.

И тут Эл слышит музыку, настолько знакомую, что на нее не сразу обращаешь внимание, она звучит непрерывно, неприметно, монотонно.

— Зачем? — отчаянно вопрошает Райнлендер.

— Ну, думаю, просто здесь нужна музыка.

— Но зачем?

— Э-э-э… как бы это сказать, даже не знаю. Без нее было бы как-то пусто, разве нет?

— Вы так думаете? — Печальный старик вжимает голову в плечи. Потом кивает. — Мой официант может приглушить Синатру, но не выключить. Синатра не умолкает даже в уборной, а я не могу идти в уборную, когда Синатра там поет «Как ты выглядишь нынче». И в кукурузных хлопьях Синатра. Я пошел в «Гристедес»[39] на углу, хотел что-то купить и поесть в номере, но и в хлебном, и в молочном отделе Синатра пел «Мой путь», а когда я вернулся в гостиницу, он пел «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Я позвонил в отдел обслуживания. Убрать телевизор из номера невозможно, сказали они, но пообещали его отключить, а потом Синатра возник в портативном приемнике, он всегда стоит на стуле у моей кровати. Я с такой силой нажал клавишу «Выкл.», что вдавил ее внутрь. Слышу, она там перекатывается. Я понял, мне ее не вытащить. Тогда я спустился, сел в такси и вернулся сюда. Так вот, во всех такси есть телевизоры. И клавиша «Выкл.» там на самом деле музыку включает.

Фрэнсис Райнлендер и Эл Лессер сидят и смотрят на молодого самца на экране. Он с жаром восклицает: «И это еще не всё!» — и обещает два экземпляра «Не повторяйтесь» по цене одного каждому, кто позвонит в течение трёх минут, пока неутихающее треньканье гонит прочь пустоту тишины.

Фрэнсис Райнлендер говорит:

— Администрация гостиницы не отвечает на мое письмо, потому что функции «Выкл.» вообще не существует! Никто не может выключить этот бесконечный бубнеж сфер.

Он то втягивает, то вытягивает голову, словно игрушка под пальцем ребенка.

Ледяной червь

Последовать совету женщины в кафетерии — уйти домой и оставить маму в отделении неотложной помощи — было ошибкой. Утро. Мэгги сразу же идет в надзорное отделение, где об Илке Вайс никто ничего не знает.

— Доктор сказал, у вас есть для нее место.

— Какой доктор?

— Доктор из отделения неотложной помощи.

— Тогда вам лучше пойти туда.


В приемном покое мир и тишина. Молодая мать закрывает книжку с картинками, которую пыталась читать своему малышу. Мальчик, примерно возраста Стиви, предпочитает ползать по скамейкам.

Щеголеватый невысокий господин беседует с сестрой через окошко. Мэгги становится за ним, ждет: официальное лицо занято официальным разговором, так ей кажется. Запыхавшись, входит молодой человек, становится в очередь за Мэгги; она ощущает его нетерпение, это неприятно. Предполагаемо официальный щеголь опирается локтями на полочку под окошком, голову сунул внутрь; похоже, разговор затянется. Мэгги покидает свое место в очереди, подходит к двери в отделение неотложной помощи, стучит. Ответа нет. Она открывает дверь и оказывается лицом к лицу с крупной женщиной в халате медсестры. Женщина удивлена. Это не та сестра, которую Мэгги видела ночью. Она явно недовольна. Нет, войти и выяснить, здесь ли ее мать, Мэгги не может. Илки Вайс в отделении нет. Да, сестра в этом уверена, и она не знает, куда Илку Вайс могли перевести. Кто знает? Сестра в приемном может знать, а лучше справиться в отделе выписки. Она показывает на дверь слева.

Мэгги видит, что место в очереди за официальным лицом она уже потеряла, а за нетерпеливым молодым человеком стоит старая женщина, она держит за руку мужа еще старше ее.


В дверном проеме отдела выписки, прислонясь к косяку, стоит охранник в форме. Сотрудник, ответственный за выписку, — он сидит за столом — повторяет: «Это ж надо!», «С ума сойти!»

— Все так и было! — говорит охранник. — Эта бабища снимает с себя все до нитки.

— Быть такого не может.

— Стоит в чем мать родила.

Мэгги спрашивает через плечо охранника:

— Извините, я хотела узнать, куда могли перевести мою мать? Ее зовут Илка Вайс. Я ушла, когда мне сказали, что для нее нашли место в надзорном отделении, но там ее нет.

Как выяснилось, никто не покидал отделения неотложной помощи с тех пор, как ответственный за выписку заступил на дежурство, то есть с восьми тридцати. Судя по журналу, после полуночи вообще никто не выписывался.

— Значит, она все еще в неотложном? — спрашивает Мэгги.

— Если тайно не сбежала. — Охранник ухмыляется.

Увы, у дверей та же недовольная сестра.

— Вы что, не верите мне? — говорит она. — Сказано вам, Илки Вайс в отделении нет.

Ночью дежурила доктор Хаддад, но она уже ушла. Сегодня у нее выходной, а врач, который ответил на звонок Мэгги, не в курсе дела. Взгляд сестры меняется: такими становятся глаза официальных лиц, как только у них возникает подозрение, что иметь дело с этим человеком чревато неприятностями — это псих. Нет, Мэгги не может войти в отделение и сама убедиться.

— Я это сделаю за вас, — говорит сестра; она давно и безнадежно недовольна, а кому это известно, ей до того нет дела.


Рекомендуем почитать
Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.


Ресторан семьи Морозовых

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.


Запомните нас такими

ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.