Полкоролевства - [10]

Шрифт
Интервал

Вот тут-то Джо и предложил, что он со своими сотрудниками мог бы помочь разобраться в том, что, по его мнению, происходит в отделении неотложной помощи «Ливанских кедров».

— Если мое предложение вас интересует, — сказал он доктору Хаддад, — можете набрать мое имя в Гугле. Справьтесь обо мне в Конкорданс-центре.

Доктор Мириам Хаддад

Однако прежде чем набрать имя Джо в Гугле, доктор Хаддад позвонила в юридический отдел больницы и сказала, что поделилась сведениями о состоянии здоровья двух пациентов с третьей стороной.

Юридический отдел спросил, была ли третья сторона членом семьи и принимала ли участие в уходе за упомянутыми пациентами. Нет? Тогда ничего страшного. Если доктор возьмет экземпляр документа под названием «Уведомление о порядке сохранения конфиденциальности в клинике „Ливанские кедры“» (который все пациенты обязаны подписать, хотя никто никогда не прочитал его до конца), то доктору Хаддад надлежит лишь получить подпись пациентов под «разрешением на передачу сведений о состоянии их здоровья другим лицам».

Что? Один пациент в кататонической деменции, а другой умер? В таком случае, сообщил юридический отдел, эти пациенты вряд ли могут воспользоваться своим правом на «получение информации о разглашении персональных данных». Как бы то ни было, имеются три исключения, и они позволяют раскрывать сведения о пациентах третьей стороне… (Тут юридический отдел прервался и отсчитал тридцать две строки.) Исключение 1, «Для облегчения ухода за больным». Исключение 2, «Для сбора средств на лечение». Исключение 3, «Для осуществления прочих функций медицинского учреждения», и это последнее исключение покрывает все оставшиеся случаи. Если есть что-то еще, сообщил юридический отдел, в чем юридический отдел может оказать содействие доктору Хаддад, то доктор Хаддад может без колебания обращаться в юридический отдел за содействием.


Гугл сообщил доктору Мириам Хаддад и Салману Хаддад, что Джозеф Бернстайн работал в уважаемом Конкорданс-центре двадцать лет, был одним из его основателей, а одиннадцать лет — директором. Связи этого центра с правительством и перечень его консультантов, включая двух нобелевских лауреатов, были весьма впечатляющими.


— Мы встречаемся с отцом в «Ливанских кедрах», — сообщила Бети Бенедикту, когда он пришел в офис.

— Мне казалось, сегодня утром он выписывается.

— Он уже выписался. Просто наше обычное совещание по понедельникам состоится в «Кедрах».

— А где мама?

— Откуда мне знать, — ответствовала Бети.

— Я хотел спросить, а она не в «Кедрах»? Она не заболела?

— Не имею понятия. Папа говорит, ей нужен мобильник.

— Мобильник маме? Она не умеет им пользоваться.

— Папа велел научить.


— Здесь умер мой отец, — сказал Бенедикт.

Он проследовал за Элом и Бети во вращающиеся двери. Они запрокинули головы, чтобы обозреть высокий сводчатый потолок атриума.

— Что твой собор, только современный, — сказал Эл.

— Чисто газовый баллон, только большой очень, — сказал Бенедикт.

Им казалось, они здесь одни, если не считать уборщика, который описывал круги по светлому мрамору на электрополотере, но тут раздался голос Джо Бернстайна: «Эй, привет!» Он спрыгнул с бортика мраморного бассейна, где вокруг островка с шестиметровым пучком бамбука плавали золотые рыбки. Такой же бамбуковый островок в таком же бассейне располагался у восточного входа. И там за высоченными стеклянными дверями Бенедикт разглядел свою мать — она стояла в очереди к передвижному ларьку «Старбакса». У него отлегло на душе.

— Покупает нам латте, — сообщил Джо.

Бенедикт скривился.

— Вообще-то на больную она не похожа, — сказал он.

Джо кивком указал на гигантский пучок бамбука и беззвучно произнес: «Там может быть жучок», отчего Бенедикт сразу замолчал.

— Ох уж эти его жучки, — бросил Бенедикт Элу, и тот засмеялся. Оба сочли — и напрасно — очередной завиральной фантазией Джо новомодное устройство, «жучок двойного действия», как он его называл, которое помещают в комнате, чтобы передавать конфиденциальную информацию кому нужно.

Вслед за своим крохотным боссом они перешли в центр просторного атриума, куда второй уборщик притащил целый ряд вложенных один в другой дизайнерских стульев и расставил их по кругу.

— Садитесь, — сказал Джо, — и смотрите очень внимательно.

— На что смотреть? — спросила Бети.

Ну на что тут было смотреть? Пожилая волонтерша с изящной укладкой порылась в просторной сумке, нашла ключ и отперла дверь. Спустя минуту зажегся свет в больничном сувенирном киоске с полками, уставленными до того бесполезными, уродливыми и малоинтересными предметами, что невозможно представить человека, который бы ими соблазнился. К лифтам у восточного входа спешили полдюжины интернов в распахнутых белых халатах, у них были славные лица людей, решившихся долго и упорно овладевать знаниями. Интерны смеялись.

Ступая по своему перевернутому отражению в мраморе, подошла Люси. Она несла два бумажных стаканчика и покашливала.

— Мы легко протащим ее через приемный покой, — сказал Джо.

— Это еще зачем? — спросил Бенедикт.

Однако Джо уже поднимался со стула. Встали и остальные. Джо представил коллег доктору Хаддад.


Рекомендуем почитать
Тысяча бумажных птиц

Смерть – конец всему? Нет, неправда. Умирая, люди не исчезают из нашей жизни. Только перестают быть осязаемыми. Джона пытается оправиться после внезапной смерти жены Одри. Он проводит дни в ботаническом саду, погрузившись в болезненные воспоминания о ней. И вкус утраты становится еще горче, ведь память стирает все плохое. Но Джона не знал, что Одри хранила секреты, которые записывала в своем дневнике. Секреты, которые очень скоро свяжут между собой несколько судеб и, может быть, даже залечат душевные раны.


Шахристан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.