Политология. Курс лекций - [264]

Если раньше в отечественной литературе явно принижалось значение этих событий, то сегодня модно максимально завышать их историческое значение, преувеличивая эффективность столыпинских реформ. Бесспорно, сам факт их начала свидетельствовал о больших изменениях в обществе. Бурные революционные события за короткий срок существенно видоизменили его лицо. Однако правящая верхушка далеко не адекватно оценивала эти изменения. Более того, в ее рядах действительные сторонники реформ находились в подавляющем меньшинстве. Для большей же части политической элиты Российской империи все эти новации представлялись чисто временной, конъюнктурной мерой. Да и от силового варианта решения конфликтных проблем они не собирались отказываться. Российская аристократия не оставляла надежд на тотальную реставрацию «старого порядка». Ясно, что в такой ситуации говорить об эффективной адаптации политической системы не приходится. По существу, вплоть до 1917 г. правительству так и не удалось перевести социальный конфликт в плоскость легитимной политической борьбы, а оппозиции закрепить на правовом уровне свои хотя бы наиболее умеренные социально-экономические и политические предложения. Это постоянно подпитывало социальную базу радикальных сил, утверждавших, что в России эволюционный вариант развития общества не имеет будущего. Только радикальная, революционная ломка всех существующих социально-политических институтов может открыть дорогу для общественного прогресса — утверждали лидеры радикальной оппозиции.

Нежелание и неумение правящей верхушки царской России находить конструктивные ответы на вызовы времени перекрывали все каналы, все возможности для адаптации политической системы к новым условиям, к новой расстановке социально-политических сил, к новым запросам общественного развития. Это и предопределило судьбу империи. Победа Октябрьской революции в России поставила массу сложных проблем и перед политиками-практиками, и перед теоретиками-государствоведами. С одной стороны, революция устранила все препятствия на пути социально-экономического развития страны. Правда, за это пришлось заплатить весьма дорогую цену. Однако в то время вопрос о цене успеха мало кого волновал, тем более, что новое государство уверенно брало все новые рубежи и всего за три десятилетия Россия, ставшая называться Советским Союзом, не только вернула себе статус великой державы, но и превратилась в сверхдержаву, во многом определявшую динамику развития всего мирового сообщества.

С другой стороны, по мере оформления принципиально иной модели политической системы стали возникать и накапливаться новые вопросы, которые ждали своего решения. Иными словами, временно снятая революцией проблема адаптации политической системы спустя некоторое время встала, но уже в иной плоскости. Сложившаяся в СССР жесткая «закрытая» или «тоталитарная» модель политической системы развивалась и функционировала по своим, особым законам, и те варианты адаптации, которые уже были хотя бы частично апробированы в США и Великобритании, здесь явно не могли сработать, а выработать свои подходы догматизированное советское обществоведение так и не сумело. Правда, этот факт стал очевидным спустя почти 70 лет после революции, а в первые 10–15 лет во всем мире шла ожесточенная полемика о том, какая модель политической системы — закрытая «тоталитарная» или открытая «демократическая», имеет лучшие перспективы.

§ 2. «Новый курс» Ф. Рузвельта как пример адаптации политической системы

Значительную лепту в этот спор внесли Соединенные Штаты, которые в 30-е годы, под руководством Ф.Д. Рузвельта, осуществили один из самых удачных экспериментов по модернизации американского общества в целом и адаптации его политической системы к новым условиям. Эта проблема встала во весь рост в связи с великим экономическим кризисом 1929–1933 гг., до основания потрясшим все здание американского капитализма. Известный американский политолог У.Д. Бэрнхэм отмечал: «Кризис был равнозначен полному краху нашей экономики и породил такую нужду и страдания, которые большинству современных американцев просто трудно представить»[488]. Кризис продемонстрировал, что «система свободного предпринимательства» не просто дала серьезный сбой, но исчерпала свои возможности как саморегулируемого, самонастраиваемого организма. Это уже выходило за рамки чисто экономических проблем. По существу, на рубеже 20—30-х годов обанкротилась вся прежняя политическая философия, исходившая из презумпции невмешательства государства в сферу социально-экономических отношений. Только форсированное вторжение федерального правительства в эту область могло выправить положение и стабилизировать ситуацию. Как уже отмечалось, в годы «прогрессивной эры» в этом направлении был сделан определенный шаг, но надежно закрепить наметившиеся изменения в характере функционирования политической системы не удалось. Процесс ее адаптации остался явно незавершенным, и это сказывалось на эффективности всех политических институтов, на их способности чутко реагировать на все нараставший ком проблем, порожденных новым витком развития буржуазного общества. С началом кризиса неспособность политической системы уверенно решать стоявшие перед ней задачи проявилась достаточно отчетливо.