Политология. Курс лекций - [263]

Таким образом, судьба данной перестройки партийно-политической системы США в итоге оказалась обусловленной сочетанием социальных, политических и правовых факторов. Их переплетение, взаимодействие формировало ту сложную результирующую, которая определяла динамику изменений в политическом организме США, темпы приспособления основных его институтов к новым условиям и в конечном счете степень эффективности их адаптации. Последняя проблема вызвала и продолжает вызывать нескончаемые споры в научной среде. Это не случайно, ибо итоги «прогрессивной эры» действительно весьма противоречивы. С одной стороны, очевидно, что в политической системе США произошли определенные изменения. Начавшееся усвоение азов теории «позитивного государства» меняло всю схему функционирования политической системы. На законодательном уровне многие идеи прогрессистов были воплощены в жизнь, что позволило несколько стабилизировать социально-политическую ситуацию, перекрыв каналы для расширения влияния и дальнейшей радикализации движения протеста. А ведь это одна из ключевых задач процесса адаптации.

Другое дело — насколько устойчивы в долгосрочном плане были эти изменения. Нестыковка социально-политических и правовых моментов в ходе адаптации политической системы привела к тому, что прочность усвоения новых идей, надежность их закрепления в политической практике оказались не столь значительными, чтобы предотвратить ревизию достижений реформаторов. Особенности политико-правовой системы США, заключавшиеся в том, что еще на самой ранней стадии американской истории, когда только-только вырабатывался модус взаимоотношений властей в механизме «сдержек и противовесов», Верховный суд присвоил себе право интерпретации любого законодательства и определения его конституционности, открывали массу лазеек для пересмотра итогов «прогрессивной эры». Как отмечает известный американский политолог У.Д. Бернхэм, судебные власти «по существу, полностью оградили элиту общества от атак со стороны жертв процесса индустриализации»[485]. И все-таки, несмотря на незавершенность и непрочность реформ, проведенных в тот период, опыт адаптации политической системы США к изменившимся условиям можно назвать позитивным. Даже частное изменение тех принципов, на которых строились политика правящих кругов и функционирование основных государственных структур, позволило Соединенным Штатам избежать жестоких социально-политических катаклизмов, потрясших многие европейские страны. Революционная волна погребла не один политический режим, радикально видоизменила карту мира и грозила вообще похоронить старый мир. Не случайно в эти годы как никогда интенсивно дебатировался вопрос о «закате западной цивилизации»[486].

Насколько основательны были эти опасения? Ответ на этот кардинальный вопрос во многом дает сопоставление уже упоминавшегося опыта перестройки партийно-политической системы США в годы «прогрессивной эры» и событий, сопровождавших крах «старого порядка» в России в 1917 г. Бурное индустриальное развитие России стремительно размывало прежний уклад жизни, перекраивало социальную структуру общества. Все это во многом напоминало ситуацию, сложившуюся в начале XX в. в США, но были и весьма существенные различия. Оставался нерешенным острейший аграрный вопрос. Однако правящая элита категорически отказывалась даже ставить эту проблему, разжигая тем самым костер социального конфликта. Упорное игнорирование политической верхушкой новых и старых, унаследованных от прошлой эпохи, экономических проблем с каждым днем уменьшало шансы на нахождение легитимных развязок накопившихся противоречий. Все это усилило поляризацию общества, увеличило привлекательность радикальных рецептов выхода из кризиса.

Если в Соединенных Штатах в правящей элите оформилась влиятельная реформистская группировка, стремившаяся всеми силами ввести социальный конфликт в русло легитимной политической борьбы, то в России верхи общества предпочитали силовое решение конфликтных вопросов. Именно на это были нацелены все политические институты империи. Жесткая, закрытая политическая система, традиционная для нашей страны, плохо контактировала с новыми социально-политическими силами, вышедшими на арену общественно-политической жизни. Если в Соединенных Штатах адаптация политической системы проходила в результате сложного взаимодействия движений протеста и реформистки настроенной части политической элиты, то в России в рамках существовавшей политической системы о таком развитии событий не могло быть и речи. Вся политическая традиция была нацелена на подавление оппонента, диалог с ним воспринимался не как мудрость, а как слабость[487].

Экономический кризис, вкупе с неудачами в войне с Японией, продемонстрировал, что у власти России нет рецептов решения ключевых проблем, нет видения перспектив развития общества. Любые альтернативные варианты с порога отвергались правящей верхушкой. Апогеем этой близорукой политики стали события 9 января 1905 г., когда власти своими действиями перекрыли все возможности для диалога с подданными, а следовательно, уничтожили всякие шансы на реформирование общества, на постепенную адаптацию его политических институтов к требованиям новой эпохи. Поскольку легитимного выхода противоречия не получили, произошел революционный взрыв. Конфликт достиг наивысшего накала осенью 1905 г. Именно тогда правительство под мощнейшим прессом обстоятельств, наконец отказавшись от силовых мер, решилось на политический маневр. Были предприняты очень скромные и осторожные попытки реформы политической системы Российской империи, ее частичного приспособления к сложившейся ситуации. Несколько позднее начались столыпинские реформы в сфере социально-экономических отношений.