Полёт одуванчиков - [18]

Вика посидела на солнышке и вернулась в храм. Она не поверила своим глазам. На амвоне стоял… их батюшка. Да-да, отец Леонид. Вика смотрела на него почти с ужасом. Отец Леонид бледен, и без того впалые щёки впали ещё больше, от этого чёрная борода кажется длиннее. Высокий, худой. Он стоял и молчал, ждал, когда все стихнут. Появление батюшки поразило всех. По храму прокатился тихий гул. И замер храм, готовый внимать слову пастыря:

— Братья и сестры! Я пришёл к вам поделиться посланным мне горем. Несколько часов назад в больнице… — голос его дрогнул, он замолчал, собираясь с силами, — в больнице умерла раба Божия Ксения, моя матушка, мать моих теперь уже пятерых детей. Господь забрал её в Небесные обители совсем молодой и не мне, грешному, спрашивать почему. Так Он распорядился, — отец Леонид опять замолчал. — Я пришёл к вам… просить молитв о моей матушке, новопреставленной Ксении. Она всегда была рядом со мной, рядом с вами, она никогда никому не отказывала в помощи. Теперь помочь надо ей. Я прошу вас поменьше хлюпать носами и бросать на меня жалостливые взгляды, а побольше молиться о матушке. Это благословение. Раз Господь так решил, примем это как Его волю. А воля Господа всегда добра.

Батюшка замолчал. Хотел ещё что-то добавить, но, видимо, передумал. И вдруг произнёс обычным деловым голосом:

— Завтра служба, как всегда, в девять, прошу не опаздывать.

Тишина. И была в той тишине благодарная живая правда. Вика подумала, что люди очень соскучились по настоящим чувствам. Она тоже, она не исключение.

К Галине Степановне после службы не зашла. Всё по той же причине. Не хотелось мельчить пустыми разговорами эту самую правду. Вика несла её в сердце бережно, как хрустальную вазу с диковинными цветами. Надо купить хлеба. Но Вика не зайдёт в булочную, есть немного вчерашнего, обойдётся. Надо заплатить за телефон. Потом, потом, успеет. Сейчас скорее домой — с правдой. Надо успеть принять её в сердце, а для этого вычистить его от придуманных бед, освободить для неё, для правды, место.

Она забыла, когда молилась. Всегда что-то мешало, всегда казалось, успеется, всегда откладывалось до очередного понедельника. Но сейчас, после батюшкиных слов, сердце её стучало в нетерпении к молитве. Душа просила о ней, душа стремилась к ней, душа жаждала её, как истомившийся без крова путник. Скорее, скорее, не растерять, успеть.

Она влетела в квартиру и первый раз не обратила никакого внимания, что в ней пусто и одиноко. Бросилась искать спички. Надо зажечь лампадку, скорее… Масло в лампадке загустело, давно не зажигалась, давно. Где спички, где? Вот они, в ящике кухонного стола, рядом с ложками, вилками. Зажгла. Платок! Платок на голову. Теперь всё. Молитвослов. Нет, лучше Псалтирь. Псалтирь за усопших. За новопреставленную рабу Божию Ксению. Господи, управь её загробную жизнь! Господи, прими её в Свои Уделы.

Чем больше молилась, тем больше одолевала жажда духовных слов. Каждую страничку Псалтири перелистывала с опаской, что устанет, что правда, которую она донесла до дома, исчезнет, и её квартиру опять заполнит безысходность и уныние. Но усталость не посещала её, напротив, с каждой новой кафизмой Вика исцелялась от усталости. Усталости ждать изменившего ей мужа, усталости плакать, усталости искать совета, усталости наслаждаться своей бедой. Радость молитвы тихо коснулась её сердца, и она корила себя, что так долго от неё ограждалась.

Лампадка горела крохотным огонёчком. Уже стемнело, но Вика не включала люстру.

Ей хватало этого огонёчка.

Глава пятая Чем глубже скорбь…

— Даша, как ты себя чувствуешь?

— Лучше, но больничный продлили.

— Можно мне тебя навестить? Пора бы уж и с родителями познакомиться…

— Не надо, пока не надо, вот поправлюсь…

Даша взволнована, только бы Илья не почувствовал её волнение, ведь он чувствует всё.

— Нет, надо, — твёрдый голос Ильи переполошил её не на шутку.

Только не это! Почему всё так нелепо складывается? Так ждать прихода Ильи, так к нему готовиться, а теперь, когда это случилось, затрястись от страха.

— Мне к врачу сегодня, я ухожу, приду, позвоню, — выпалила она на одном дыхании.

— Что-то ты, Дарья, мудришь. Я сам позвоню через два часа.

Даша бессильно откинулась на подушку.

— Дарья Малинина, на уколы! — позвали из больничного коридора.

Поднялась. Губы у Даши трясутся, ну почему всё так нелепо складывается?

Да, Даша в больнице. Обследования пока не дали никаких результатов, температура держалась, слабость усиливалась. Гинекология. Причина кроется здесь. Но как Даша скажет об этом Илье? «Лежу в третьем гинекологическом отделении, приходи»? Хорошая вещь — мобильник, удобная, можно хитрить, сколько душе угодно. Вот и Илья думает, что она дома. Решил прийти. Значит, сегодня, если бы не больница, он бы, наконец, сказал ей долгожданные слова. Если бы не больница… Ни в какие планы не входила, ни в каких снах не снилась, а вот терпит уколы, выжидательно смотрит на врачей. А врачи помалкивают.

Сколько можно? Что я скажу ему через два часа? Потом, конечно, всё объясню, не хотела тебя волновать, прости, но через два часа? А вот так и скажу, приходи, я в больнице. Чего стесняться, я не ребёнок. Нет, лучше отговорюсь, например, у нас ремонт и неубрано. Детский сад, сплошной детский сад. Тебе пора стать посерьёзней, Дарья Сергеевна Малинина.