С чего начать? Быть может, с того, что сегодня особенно красивый закат? Пышное буйство небесных красок, от бледно-голубого до пылающего розово-красного. И все это тут и там пронизано белыми пушистыми штрихами медленно плывущих в недосягаемой высоте облаков. Вот штрихи сложились в контур лица. Ещё несколько движений незримой кисти в руках небесного ветра-художника. Вниз взглянули на мгновение раскрывшиеся бездонные глаза - голубой провал на белом, окружённом языками закатного пламени. Ещё миг - и они исчезнут. Исчезнут, чтобы снова возникнуть в другом месте, чтобы снова и снова смотреть.
Вот, пожалуй... Можно начать с того, что облачные глаза взглянули - на что? Что они успели увидеть за короткие минуты эфемерного существования? Необозримо раскинувшийся по обоим берегам величаво текущей реки залитый огнями город. Нет, не то. Oсвещенный разноцветными прожекторами великолепный королевский дворец? Нет, мимо. Взгляд скользит дальше, туда, где тихо, где море огней постепенно гаснет. Туда, где темнота перемежается островками мягкого, домашнего света. Жёлтого, теплого. Величественные стены дворца растворяются в полумраке наступающего вечера. Один небольшой городок, другой. Но налетает порыв прохладного апрельского ветра и облачко исчезает под его напором. А ветер летит, летит... Дальше, ниже... Вот приблизились остроконечные черепичные крыши, узкие старинные улочки, мощёные старым неровным камнем тротуары и мостовые. Окна домов, деревянные ставни, массивные резные двери с литыми бронзовыми ручками, отполированными сотнями лет и тысячами рук, их касавшихся. Небольшая церковь на пересечении двух улочек. Круглая площадь, дорожка к сейчас закрытому высокому стрельчатому входу. В лучах заходящего солнца поблескивают витражи, темно-серые свинцовые переплёты. Величаво взирающие на мирскую суету лики святых, широко раскрытые строгие глаза, длани, простертые в благословении. Так было, есть и будет. Спокойные взгляды тихо шепчут - мы помним. Помним, как... Давно, очень давно... Скромное венчание в тишине пустого гулкого зала. Жених и невеста, несколько друзей. Негромкий голос священника, вечный вопрос. И вечный ответ. Oна произнесла его по-французски - ''oui''. Рука жениха, нет, уже мужа, слегка сжала ее горячие пальцы, ободряя и подтверждая - ''oui...''. Отныне и навсегда. Пока не разлучит их смерть.
Она улыбнулась бледными губами, провела по ним языком. Сухо. Как же хочется пить... Последние дни жажда, постоянная жажда сжигает ее изнутри. Сын сказал, что много пить нельзя. Он врач и к его словам надо бы прислушаться. Она старалась. Но... Сегодня почувствовала, что уже - можно. Можно напиться вволю. Рука протянулась к кнопке, на мгновение остановилась - и легла обратно на лёгкое одеяло. Нет. Она никого не хочет звать, никого не хочет видеть. Не сейчас. Она сама. Сама. Сын велел убрать с тумбочки графин с водой и давать пить по лично им составленному расписанию. Врач. Ее губы искривила горькая улыбка, лучше бы он был сейчас просто сыном. Он скован цепями своей профессии, оковами сыновнего долга, не понимая, что это просто душит ее, не дает... Не дает, наконец, освободиться. Сегодня... Что же, она всегда была старательна и пунктуальна. Пожалуй, достаточно. Она с усилием приподнялась в полумраке комнаты, скосила глаза на закрытую дверь. Перевела взгляд на сиротливо стоящую в углу консоль с медицинской аппаратурой - прибор для капельного вливания, кардиомонитор с телеметрической приставкой, аппарат для измерения давления, оксиметр. Словно это сейчас важно, сколько кислорода в ее крови... Ещё что-то поблескивающее металлом, пластиком, стеклом. Кнопки, экраны, трубки, провода. Все это - мертво, отключено. Три дня назад она потребовала этого. Сын отказался поначалу. Спорил, настаивал, убеждал. Упрекал. Нет. О, как хорошо он знал это ее ''нет''. Его знали все. За пятьдесят лет она хорошо научилась его произносить. А те, к кому оно обращалось, ещё лучше запомнили - спорить бесполезно. Будет так, как хочет она. А чего она не хочет - не будет. И погасла разноцветная радуга огоньков в комнате, замолкло гудение кислородного аппарата. Все это ей больше не нужно. И настала тишина, в которой она услышала мир за окном, которое велела распахнуть настежь. Мир вошёл к ней - порывом ветра, пением птиц в густых кронах, запахом сирени и жасмина. Мир позвал ее и она прошептала - скоро... Уже скоро.
Кровать закрыта специальной поднимающейся стенкой после того, как она попыталась встать и не удержалась на ослабевших ногах. Бедро пронзила боль, когда она села, оперевшись на трубчатый барьер. Голова закружилась, пальцы изо всех сил сжались на холодном гладком металле. Удержаться! Мелькнула мысль - зачем? Зачем пытаться встать? Можно лечь обратно на мягкую подушку, нажать на кнопку. Придет медсестра и поможет. Она уговорит ее принести воды. Много прохладной воды... А сыну они ничего не скажут, это будет их секрет. В ответ пальцы сжались ещё сильнее. Нет! Не сегодня, не сейчас. Только не сейчас. Она снова посмотрела на дверь, не открывается ли... Все тихо. А значит, можно осторожно нажать вот здесь, у изголовья. Небольшой гладкий выступ, она нашла его сама несколько дней назад. Лёгкий щелчок - и стенка плавно пошла вниз, неслышно скользя в пазах. Теперь спустить ноги, найти ими пол... Как же кружится голова, в ушах тонкий нарастающий звон, в глазах потемнело. Или это просто сгущается в углах комнаты вечерний сумрак? Под ладонями слегка прогнулся матрац, она вздрогнула, почувствовав под тонкой простынёй мягкие округлости воздушных камер. Руки отдернулись и сами собой оказались на коленях, она стиснула зубы в усилии удержаться прямо, не пошатнуться, не упасть. Прикасаться к этому она не хочет. Воздушный матрац против пролежней, ещё одно проявление сыновней заботы, последняя модель. Против пролежней... Надо встать. Лица коснулся порыв прохладного ветра из открытого окна, она вдохнула его полной грудью, как когда-то... Много-много лет назад, когда впервые перешагнула порог этого старинного дома. Сухие потрескавшиеся губы улыбнулись, она вспомнила свой детский восторг. В тот первый день она, словно девчонка, обежала все комнаты, одну за другой распахивая двери, наполняя все весёлым смехом. Муж шел за ней, ничего не говоря, на лице его было счастье.
