Мы встретимся... - [2]

В тишине комнаты, в безмолвии затихшего дома зажёгся небольшой зеленоватый ночник, осветив тусклым светом ее, сидящую на краю кровати. Осветив лицо, все ещё хранящее следы той красоты, что восхищала всех. Мало их осталось, этих следов... Тонкая пергаментная кожа, красные прожилки на скулах и щеках, губы утратили жизнерадостную яркость и свежесть... Какие же они сухие, она снова провела по ним языком, собралась с силами... На мгновение глаза прикрылись бледными морщинистыми веками, послышался тихий вздох. Веки поднялись и из-под них сверкнуло былым пламенем. Она встанет! Она сделает то, что решила. Пальцы сжались в кулаки.

Всё-таки ее изрядно шатнуло, когда она выпрямилась, переступив босыми ступнями по прохладному паркетному полу - наклониться поискать тапочки она не решилась. Босиком? Пусть! Как приятно почувствовать домашнее прикосновение старого отполированного дерева... И так, чтобы рядом - никого. Ни сиделки, ни медсестры, ни... Она качнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Пусть ее, наконец, оставят в покое, она никого не хочет звать, никого не хочет видеть. Рука оперлась на столик, она сделала шаг, сначала осторожный, робкий. Не упасть бы, как в тот раз... Снова о себе напомнило бедро, отозвавшись резкой болью в ушибленном тогда месте. Сын опасался перелома, она же отказалась ехать в больницу на рентген - зачем? Что потом, даже если и перелом? Ни-че-го. Так и произнесла, глядя ему прямо в глаза - по складам, словно, как в далёком детстве, учит его говорить. Понимать сказанное. Он приоткрыл рот, собираясь настаивать, и... Промолчал, отведя глаза. Она же почувствовала раскаяние, он ведь хотел как лучше... И смягчила тон, положила узкую ладонь на его руку, погладила. Не нужно, сынок. Это ничего не изменит, и только поднимется шум, мне будет неприятно. Да и не перелом это, вот, и не очень болит. В доказательство она приподняла ногу и согнула ее в колене, изо всех сил стараясь улыбаться и не морщиться. Только вот уголки губ дрожали... Сын сделал вид, что не заметил.

Пять шагов. Столик, трюмо, стена - вехи на пути к цели, к огромному, в полстены, окну. Она оперлась на широкий подоконник и осторожно выглянула наружу - в саду пусто, никто не заметит. Створки медленно распахиваются до конца, дав дорогу звукам и запахам, цветам и краскам вечернего заката. Сегодня он великолепен. Она всегда любила эту комнату и простор за окном, уходящие за горизонт бескрайние всхолмья полей. Дом затих, дети уложены и сопят в своих кроватках, скоро вернётся муж. А она сидит, забравшись с ногами на подоконник, и мечтает, думает. Иногда вспоминает, тихонько напевая. Напевая. Ее губы приоткрылись, послышался шепот, прервался, она подалась назад, прижав ладонь ко рту, стараясь заглушить кашель. Чтобы не услышали. Частое дыхание, она постаралась успокоить его полузабытыми упражнениями перед выходом на сцену. Прошло несколько томительных минут, приступ утих. Она снова попыталась, упрямо попыталась. Нет, воздух не слушается, губы дрожат, пересохшее горло не справляется. Вдруг ее глаза широко раскрылись - она просто боится. Ведь все просто - надо выпить стакан воды, смягчить пылающую жажду, и тогда... Тогда она, наконец, сможет. Вот только... За первым стаканом будут и последующие, она уже не остановится. Ибо - зачем? Что это даст? Ни-че-го. Это слово она прошептала по складам, обращаясь к самой себе. Нахмурившись, она повернулась к ночному столику, лоб прорезала морщина. Она решила и сделает, как решила. Послышался негромкий звук льющейся воды, и через минуту, когда она снова повернулась к окну, к пылающему за ним огненно-красно-серебристому закату...

I'll be loving you always

With a love that's true always

When the things you've planned

Need a helping hand

I will understand always...

Тихий напев, она перенеслась в ту церковь, в ту грустную историю, где единственный раз... Единственный раз она попыталась стать кем-то, кем никогда не была раньше. И оттуда - дальше, дальше... Успеть, успеть, в эти короткие быстрые минуты, пока закат, пока не пала ночная тьма, пока... Перед ее вспыхнувшим взглядом возникло прошлое, понеслось туманной кинолентой, на которой то тут, то там проявлялись места, звуки, картины. Только вот имена. Кого-то она помнит, а кого-то - узнает только в лицо, память подводит. Годы всё же не пощадили ее, но и здесь найден выход - всем она придумала прозвища, простые, наивные, иногда смешные. В самом деле, имя - это мертвая печать, и если ослабеет память, оно может исчезнуть, навсегда утянув за собой человека. Теперь же ей легко: вот Учитель, вот Тедди. Птица. Просто Друг. Как их много... Все давно ушли, но сейчас, когда она стоит в проёме распахнутого окна, когда она зовет - они вернулись, пусть и на краткий миг, они пришли к ней. И только себя она не называет никак, ни прозвищем, хотя их было немало, ни по имени. Она словно не хочет увидеть себя, ни в зеркале, ни в памяти. Она не хочет... Как все прошедшие годы хотела уйти, уйти как можно дальше от своего прошлого, слишком суетного, яркого, блестящего. От прошлого, которое предало ее и она - не простила. Однажды она даже сказала, что презирает себя - ту, прежнюю... Семья, дети, дом - долгая спокойная жизнь, годы и годы тихого безвестного счастья. Так она решила, так она захотела. Так и вышло. Почему же сейчас, когда странная сила вдруг подняла ее с постели, подвела к окну - ей неспокойно, она видит то, что когда-то запретила себе видеть? Она не знает. Усмехнулась уголком рта и прошептала - я просто плыву. Так она с юношеским нахальством когда-то заявила одному из осаждавших ее журналистов. Я плыву. Пусть так. Сейчас - можно. Сейчас - все запреты долой. В тишине комнаты снова послышался звук льющейся воды и рука, поднесшая ко рту второй до краев налитый стакан - почти не дрожала. Как хорошо... Прохладная вода - словно родник, оросивший иссушенную, покрытую трещинами землю. Вот по ней побежал робкий узкий ручей, вот он набирает силу и глубину, ширится, упрямо пробивает себе дорогу в неподатливой слежавшийся почве. Кажется, что он вот-вот иссякнет, затихнет, сдастся. И - исчезнет без следа в бесплодном песке. Нет. Пылающий диск солнца коснулся линии далёкого горизонта, краски заката вспыхнули алым, серебристым, розовым, ударили по широко раскрывшимся глазам. Она на миг захотела закрыть их - слишком ярко, словно снова ее осветили прожектора. Послышалась сначала тихая музыка, где-то заиграл оркестр, она невольно прислушалась, узнав знакомый мотив. Моцарт. Как странно, раньше здесь не играли никакие оркестры. Но долой сомнения и посторонние мысли, ведь это так прекрасно! Как давно она не слышала этих волшебных переливов... Ещё, ещё! Иссякший было ручеек вспенился неведомо откуда взявшейся волной - и понёсся вскачь, она словно оседлала его. В лицо ударил тугой порыв ветра, разметав волосы. Прямо перед окном возникло огромное белое медленно колышущееся полотнище, сердце сжалось глухой болью - это же киноэкран... Она словно единственный зритель в невидимом никому зале, стоит, застыв в ожидании. Сейчас... Сейчас... Она не хотела вспоминать? Хотела отдалиться от прошлого? Неведомая сила принесла его прямо сюда, смотри! Она услышала имя, свое имя, произносимое хором тысяч голосов, мужских, женских, детских... Она протестующе приподняла иссохшую руку, нет, не надо! Это не я! Меня зовут... Ее шепот заглушила музыка, на экране появилась знакомая заставка. И дальше...