Полет кроншнепов - [9]

За короткое время меня признали как специалиста. Этому способствовало несколько публикаций. В университете подготовили справку о моей профессиональной незаменимости, так что я не попал в армию и после сдачи кандидатских экзаменов занялся диссертацией. Через три года я защитил эту диссертацию перед ученым советом университета, а спустя еще два года уже возглавлял кафедру искусственного выращивания тканей и читал лекции. Вскоре начали поговаривать о том, что, мол, кафедре необходимо иметь и свою лабораторию. А если есть лаборатория, руководить ею должен профессор. Выбор остановился на мне. Итак, мне тридцать, и я профессор. Поистине головокружительная карьера. Вот и вся моя биография. Я с детства отвергал идею связать мое будущее с разведением и выращиванием, но, как оказалось, сделал все возможное, чтобы в конце концов заняться именно этим делом.

СОЛНЕЧНЫЕ ЧАСЫ

Шел прием. Я стоял в стороне и смотрел в глубину зала перед собой. Если кто-то заговаривал со мной, я отвечал, но больше из вежливости. Кельнеры беспрестанно подходили ко мне, предлагали чего-нибудь выпить. Почти все, кто ко мне обращался, были одержимы одной идеей — заполучить мою персону для участия в том или ином собрании или заседании. Но официально-любезный тон моих ответов помог мне в конце концов отвадить всех этих неестественно улыбчивых просителей, так что теперь я могу беспрепятственно прогуливаться по просторному залу. Это старинный замок. Его перестроили, и сейчас здесь разместилась гостиница с рестораном. Я бреду сквозь голубую завесу табачного дыма к окнам, откуда можно видеть внутренний дворик в обрамлении старинных пристроек. Там внизу играют ребятишки, резвятся в лучах сентябрьского солнца, до меня доносятся их голоса, это дети приглашенных. С каштанов срываются желтые листья, укрывают ковром тихую мирную площадь. Она невелика и поэтому, слава богу, не вызывает боязни открытого пространства. Посредине зеленеет большой газон, в центре его — солнечные часы, о которые разбиваются лучи солнца. Ну-ка, сколько же здесь детишек? Двенадцать — девочки в белых платьицах и мальчики в синих костюмчиках. Они перебегают от дерева к дереву — такая у них игра. Деревьев ровно десять, поэтому двое ребят все время остаются лишними, правда, одиннадцатый вместо дерева пользуется солнечными часами. Я понял, каждый должен успеть захватить себе дерево. И всякий раз кто-то один остается без дерева. Я никогда не знал такой игры. И, наверное, всегда бы проигрывал. Личики детей сияют. Иногда на них сверху опускаются листья. Но они не замечают и продолжают носиться по этому осеннему ковру, не ведая устали и покоя. Странно, но ничто не причиняет мне большей душевной муки, чем вид резвящихся детей! Я допиваю свой портвейн и отхожу от окна, проталкиваюсь среди гостей, беру новый бокал и направляюсь в другой конец зала. Здесь тоже есть окно. Деревянные переплеты разделяют его поверхность на множество частей. Окно выходит прямо на островок посреди крепостного рва — крохотный, поросший кустарником садик, на котором поселились лысухи. Утки что-то не поделили в воде. Разрезая солнечную дорожку, наискось через ров, хлопая крыльями, проносится стайка камышевок.

Я пью вино частыми глотками, и только сейчас до моего сознания начинает доходить, как много здесь собралось людей. Возникает привычная мысль: а ведь она вполне могла бы быть здесь. Со мной это бывает часто — в поезде, на перроне, в концертном зале или вот как сейчас — на званом вечере. Возможно, Марта где-то близко. Я пристально вглядываюсь в заполненное гостями пространство зала. Может быть, она среди них? Разговаривает с кем-то? Чем больше я пью, тем чаще и чаще среди женских лиц вокруг мне видятся ее черты. Сходство по случайному совпадению проявлялось вдруг то в знакомой складочке под глазами, то в похожем движении рук или цвете волос. Мне всегда достаточно небольшого опьянения, как сейчас, чтобы ощутить слабое подобие того, что зовется счастьем, испытать грустную радость, какой наполняет душу эта тусклая тень настоящего. Надо поскорее уйти отсюда, новобрачных я уже поздравил, виноград вручил. Чего же я медлю? Жакелин на самом деле очень хороша; Якоб как будто счастлив, но выглядит несколько потерянно возле своей великолепной невесты: выпь рядом с пурпурной цаплей. И вот, когда обозначилась пауза в поздравлениях и рукопожатиях, он вдруг оставляет ее и начинает протискиваться сквозь толпу гостей. Подходит ко мне.

— Сегодня по случаю нашей свадьбы мы устраиваем вечеринку. Собираемся в чайной на дюнах рядом с аэродромом. Придешь?

— Слушай, тебе прекрасно известно, — отвечаю я холодно, — что я ни на какие вечеринки не хожу.

— Верно, но я тебе не раз говорил, что, если и дальше так будет продолжаться, ты окончательно превратишься в затворника.

— Это уж моя забота.

— Маартен, ну что это за праздник, если на нем отсутствуют мои лучшие друзья?

— Обещать не буду, — отвечаю я.

— И не надо обещать, просто приходи.

— Якоб, Якоб, — слышится голос Жакелин.

— Мне пора, до вечера.

Новобрачных поздравляет молодая женщина; я могу различить только темные волосы, лица не видно. Но ее фигура, манера держаться мне знакомы. Неужели это случится сейчас? Или я просто выпил лишнего? Надо еще ненадолго остаться, разглядеть ее лицо. Она продолжает разговаривать с невестой и не поворачивается в мою сторону. Но вот она направилась куда-то, теперь я хорошо вижу ее лицо. Нет, это не она, определенно не она. Однако какое поразительное сходство! Стараясь не привлекать к себе внимания, я пробиваюсь поближе к ней. Она стоит у полуоткрытой двери, за которой среди бутылок и закусок суетятся потные люди, занятые обслуживанием гостей. Наконец-то я могу разглядеть ее хорошенько. Действительно сходство потрясающее. Это как раз и выводит меня из равновесия — в лице девушки я нахожу нечто незнакомое мне, и волосы у нее иного, более темного оттенка, чем у Марты. Двенадцать лет я тщетно пытался воскресить в памяти ее облик, долгих двенадцать лет заставлял себя сначала вспоминать лица ее подруг, порой перед моим мысленным взором вдруг мелькал какой-то фрагмент ее лица, рот, глаза, но никогда я не видел его целиком. Иногда она мне снилась. Я просыпался, короткое мгновение видел перед собой ее образ, но стоило мне попытаться удержать его в памяти, как он тотчас распадался на множество осколков. Меня и сейчас не оставляет чувство обескураживающей досады от бессилия вспомнить, как она выглядит. Действительно, лицо этой женщины очень похоже, но только похоже на лицо Марты. В ее взгляде отсутствует то необычное, неуловимо-странное, чем выделяются почти по-азиатски раскосые глаза Марты, недостает ей и характерно приподнятых скул. И волосы у нее другие — более длинные и меньше вьются.