Полет кроншнепов - [87]

Шрифт
Интервал

. Я пробыл в магазине до вечера. Для виду купил несколько книг, но большей частью просматривал поэтические сборники. Пролистав с десяток книжек и прочитав массу стихов, я заметил, что все время ищу известные мне стихи немецких поэтов о признаках влюбленности. Зачем это я их перечитываю? Ни к чему хорошему это не приведет, никогда не поможет взять себя в руки, а скорее наоборот.

После шести часов — книжный магазин как раз закрылся — я вернулся обратно по пешеходному мосту и зашагал по знакомой тропинке. Она бежала у самого берега. Легкий свежий ветерок рябил воду. Пройдя немного, я еще раз оглянулся на мост и невольно вздрогнул — белый бетон и решетчатые опоры, уходившие в реку, напомнили мне, как я впервые в жизни увидел гладильную доску. Странно, что другие гладильные доски никогда не напоминали мне о той первой доске, а вот этот мост, совсем на нее не похожий, напомнил. Я как бы снова очутился в комнате нашего старого дома, где несколькими днями раньше родилась моя сестренка и повивальная бабка, тетя Рики, гладила пеленки. Я плакал, потому что мама была нездорова и никто не обращал на меня внимания.

«Заткнись, паршивец!» — прикрикнула тетя Рики. Я заревел еще громче. Она схватила утюг и неожиданно бросила в меня. Он задел меня по плечу, упал на босые ноги, и я завопил от боли. Теперь я невольно пощупал то место, где почти тридцать лет назад появились и долго потом не заживали ожоги от утюга. Настроение мое разом изменилось. Я занервничал и забеспокоился, что-то угнетало меня. Большими шагами я помчался по тропинке, но вскоре опять взял себя в руки и пошел медленней. Но беспокойство не покидало меня, наоборот — все больше усиливалось. И, конечно, бессмысленно было то и дело смотреть на часы, но я не мог не смотреть. Милостивый боже! Стрелки совсем не двигались, они стояли на месте. С ума сойти; я вгляделся внимательней: секундная стрелка ползла по циферблату как улитка.

— Давай, давай! — крикнул я ей и сам испугался своего дикого крика. Потряс левой рукой. — Вперед, стрелка, шевелись! Неужели ждать еще целых полчаса! Чем же, черт возьми, заполнить это время?

И я не нашел ничего лучше, как развернуть купленные книги. Прочел первые строки самого любимого моего произведения. Я так люблю его, что стараюсь покупать все издания, где оно напечатано. Вот эти строки: «Es ist eigentlich eine böse Zeit! Das Lachen ist teuer geworden in der Welt, Stirnrunzeln und Seufzen gar wohlfeil»[56] Как верно подмечено! Не хватает мне еще вздыхать, но и это, пожалуй, не за горами.

Пройдя по тропинке в третий раз, я опять взглянул наверх и на мосту, так напоминавшем гладильную доску, вдруг увидел ее. Почему она здесь? Кого ждет? Не меня, потому что мы договорились встретиться у гостиницы. Впрочем, еще только без четверти семь, время есть. По лестнице я торопливо взбежал на мост. Наверху, за высоким металлическим навесом, я остановился. Сквозь решетку ограждения ее хорошо было видно. Я разозлился. Она же договорилась встретиться со мной! Почему ожидает другого? Но едва я взглянул на нее повнимательней, и вся моя злость улетучилась. Так же как и утром, ее изящная рука сжимала сумочку. На ней был простенький свитер очень приятного зеленого цвета. Черная юбка и блестящие черные сапоги довершали наряд. С большим удовольствием я отметил про себя, что хотя она и была элегантна, но все-таки мимо проходили женщины куда более изысканные и впечатляющие. Она была слишком хрупка, чтобы выглядеть по-настоящему эффектно, и слишком маленького роста, чтобы производить впечатление стройной. Ну нет, в такую женщину, почти девочку, я никогда бы не влюбился. Пусть себе уходит с другим. Однако что же это значит? Я спокойно ждал, чем все это кончится. Время опять сдвинулось с места и пошло как полагается. Вот уже пять минут восьмого. Легкий ветерок играл черными волосами, и мне показалось, я заметил в ее позе признаки нетерпения. Она не отрываясь смотрела в сторону города. Тут все-таки что-то неладно: уже давно семь, а она до сих пор стоит и ждет другого, хотя в семь мы договорились встретиться у ее гостиницы. Если бы я сейчас шел к гостинице из города, как мы договорились, я наверняка увидел бы ее на мосту. Что бы она тогда сделала? И вдруг меня осенило: никого другого она не ждала, а нарочно стояла на мосту, чтобы, подходя к гостинице, я сразу увидел ее. Она целых двадцать минут ждала меня! Непонятная дрожь охватила меня. Чуть не бегом я бросился к ней. Она смотрела в другую сторону. Я слегка коснулся ее плеча, она обернулась, улыбнулась с радостным изумлением, приветственно подняла свободную руку и попробовала скрыть откровенно счастливое выражение лица.

— Что это ты так запыхался? — спросила она.

— Ты так долго ждала, — сказал я.

— Да нет же, не очень долго.

— Очень долго. Я видел тебя, еще когда шел там внизу. — И я показал на тропинку у реки. — Я бежал, — сказал я и осекся.

Черт возьми, почему я так глупо себя веду? Мы пошли по мосту. Отсюда он совсем не походил на гладильную доску. Моя спутница едва поспевала за мной, и мне пришлось замедлить шаг. В городе над двумя колокольнями собора кружил сокол-пустельга. За ним гонялись вороны, я остановился на минутку посмотреть. Она тоже остановилась, но тут кто-то окликнул ее по-французски. Я еще стоял подняв голову, но заметил, что это те французы, с которыми она вчера приехала. Наступил решающий момент. Интересно, что она сделает? Пригласит французов обедать с нами? Это было бы ужасно. Если не пригласит, другое дело, это почти признание. Она не пригласила, только обменялась с ними веселыми шутками, и мы пошли дальше. Я оглянулся назад, почти одновременно оглянулись и французы. То, что они оглянулись, наполнило меня ощущением глубокого счастья, да и все встречи с другими участниками конгресса доставляли мне своеобразную, щекочущую радость. Мы шли мимо небольших ресторанчиков, но все они казались мне недостаточно хорошими, пока до меня не дошло, что мне просто хочется подольше побыть с ней на улице, чтобы встретить как можно больше участников конгресса. Пусть они видят, как мы вместе гуляем и какие у нас хорошие отношения. Стоп, надо кончать, это уже становится смешно.


Рекомендуем почитать
Не спи под инжировым деревом

Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.


Река Лажа

Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).


Мальчики

Написанная под впечатлением от событий на юго-востоке Украины, повесть «Мальчики» — это попытка представить «народную республику», где к власти пришла гуманитарная молодежь: блоггеры, экологические активисты и рекламщики создают свой «новый мир» и своего «нового человека», оглядываясь как на опыт Великой французской революции, так и на русскую религиозную философию. Повесть вошла в Длинный список премии «Национальный бестселлер» 2019 года.


Малахитовая исповедь

Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.


Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 2

Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».