Поль Робсон - [55]

С руководителем студии режиссером Гербертом Маршаллом, который и пригласил Поля участвовать в постановке, Робсон был знаком со времени первого приезда в Москву, в 1934 году. (Тогда Маршалл учился во Всесоюзном государственном институте кинематографии у С. М. Эйзенштейна.) Иногда на репетициях Герберт шутливо ревновал своих воспитанников к Полю, добродушно ворча, что никак не может разобрать, кто же в конце концов ставит спектакль, он или Робсон.

В день премьеры Поль нервничал, словно новичок, и поначалу недоумевал, видя, что другие участники спектакля не разделяют в полной мере его волнений. Но, выйдя на сцену, скоро понял, почему они так спокойны, что казалось странным ему, профессиональному актеру.

Рабочие играли для рабочих, для таких же тружеников, приходивших в свой театр. И сложно было представить зрителей более чутких и доброжелательных. Порой создавалось впечатление, что они забывали об условности происходившего на сцене и отождествляли актеров с персонажами. В отличие от традиционной театральной публики собравшиеся в зале «Юнити» вели себя намного свободнее, раскованнее. Здесь не считалось зазорным высказать вслух свое отношение к поступкам героев спектакля. И такое поведение публики отнюдь не обескураживало студийцев. Скорее наоборот, оно служило для них своеобразным камертоном, показывая, насколько интересна и удачна их работа.

Неожиданно и сами зрители превратились в участников спектакля: это произошло в сцене митинга, когда на призыв Поля к забастовке дружно откликнулся весь зал…

На протяжении двух месяцев студийцы «Юнити» играли «Растение на солнце» при переполненном зале. В некоторых лондонских газетах, главным образом социал-демократического и лейбористского направления, появились хвалебные отзывы о спектакле. Один из рецензентов отмечал, что деятельность студии «Юнити» свидетельствует о богатых творческих возможностях самодеятельного рабочего театра. Заслуженно разделив успех студийцев, Робсон мог с гордостью говорить о своей причастности к «созданию рабочих театров в Англии, чтобы помочь развитию культуры рабочего класса».

Как-то после очередного спектакля в «Юнити» к Полю, стоявшему в толпе зрителей, подошел бедно одетый смуглолицый юноша и, смущенно улыбаясь, напомнил об их встрече в Москве на квартире С. М. Эйзенштейна.

— Вот уж не ожидал увидеть вас здесь, Тендулкар, — крепко пожал протянутую руку Робсон. — Сейчас разыщем Маршалла. Герберт будет рад встрече с соучеником по московскому киноинституту. Поедем ко мне и проведем вместе этот вечер.

— Я пришел не один, — тихо сказал Тендулкар. — Вы не будете возражать, если я познакомлю вас со своим земляком? Для нас, индийцев, его имя олицетворяет борьбу за независимость родины. Вы, наверное, слышали о нем…

— Неру? — спросил собеседника Робсон. — Замечательно, Тендулкар, что вы пришли с ним в наш театр.

Было уже далеко за полночь, а в окнах квартиры Робсонов на Букингем-стрит, 19, горел свет.

— Индия вновь обретет себя, когда свобода откроет перед ней новые горизонты. — Гость говорил неторопливо, изредка поднимал голову и испытующе смотрел на Поля. — Тогда будущее будет занимать ее гораздо больше, чем недавнее прошлое, полное разочарований и унижений. Она уверенно пойдет вперед, полагаясь на свои собственные силы и в то же самое время готовая учиться у других и сотрудничать с ними. Сегодня она колеблется между слепой привязанностью к своим старым обычаям и рабским подражанием иноземному укладу жизни. Ни в том, ни в другом она не может найти ни облегчения, ни источника жизни и развития.

Неру помолчал немного, придвинул к себе чашку с давно остывшим кофе и сделал несколько глотков.

— Совершенно очевидно, что Индии необходимо выйти… — он запнулся, подбирая нужное слово, — из своей раковины и принять активное участие в современной жизни. Столь же очевидным должно быть и то, что подражание не может служить основой для подлинного культурного или духовного роста. Подражание может быть уделом лишь узкой группы людей, изолирующих себя от источников национальной жизни. Подлинная культура черпает вдохновение для себя во всех уголках мира, но вырастает на родной почве. Искусство и литература остаются безжизненными, если они постоянно помышляют о чужеземных образцах. Времена узкой культуры, ограниченной замкнутым кругом изощренных ценителей, миновали. — Высокий, негромко звучавший голос Неру обрел жесткую интонацию. — Мы должны думать о народе в целом, и его культура должна быть продолжением и развитием традиций прошлого и в то же время выражать его новые порывы и творческие устремления.

Робсон жадно ловил каждое слово гостя, удивляясь, насколько точно сказанное Неру выражало то, над чем постоянно размышлял сам он в последние месяцы.

— Не поймите меня превратно, господин Неру, но порой мне кажется, что я — единственный на свете черный человек, который не хотел бы стать белым. — Поль улыбнулся, встретив недоуменный взгляд собеседника. — Возможно, такая мысль приходит мне в голову из-за того, что я задержался в Европе. Но и находясь здесь, в моей музыке, пьесах, фильмах я всегда подчеркиваю стремление оставаться самим собой, то есть афроамериканцем. Меня тоже тревожит навязывание угнетенным народам извне фальшивой, чуждой им культуры, в то время как они могут беречь и развивать собственное бесценное наследие.