Поль Робсон - [47]

— Да, Эсси. Тогда мы безуспешно договаривались с владельцами студии «Парамаунт» об экранизации биографии «черного консула» Гаити Туссена-Л увертюра. Теперь Эйзенштейн предлагает мне сниматься в фильме по книге Джона Вандеркука «Ваше черное величество», посвященной сподвижнику Туссена-Лувертюра в борьбе за независимость Гаити Анри Кристофу. Ты помнишь нашу беседу в Ницце, когда я сказал тебе, что при первом же удобном случае поеду в Россию? Такой случай представился, Эсси.

Робсон выжидающе смотрел на жену.

— Я полагаю, что вопрос о нашей поездке в Россию тобой решен. — Эсланда улыбнулась. — Иначе, чем объяснить твой на удивление длинный монолог и ежедневные занятия русским языком.

Двадцатого декабря 1934 года Робсоны в сопровождении своей давней приятельницы английской журналистки Мэри Сетон, чешки по происхождению, которая уже несколько раз посещала Советский Союз, выехали из Лондона.

Поезд пересекал Польшу, приближаясь к советской границе. Оставив женщин в купе, Поль вышел в узкий коридор и, рассеянно глядя в окно, восстанавливал в памяти события прошедшего дня, который они провели в Германии.

…Парижский поезд прибыл в Берлин ранним утром. Робсоны и Мэри Сетон пешком добрались до гостиницы, расположенной поблизости от вокзала, и, наскоро позавтракав, отправились осматривать город.

Четыре года миновало с тех пор, когда Робсон приезжал в Берлин для участия в спектакле «Император Джонс», поставленном на сцене Национального художественного театра. На первый взгляд Полю показалось, что в германской столице ничего не переменилось. Как и прежде, на тщательно убранных улицах много людей, скромно, но аккуратно одетых. Никакой спешки или суеты, немцев всегда отличали точность и деловитость. В маленьких уютных пивных — «бирштубе», каких множество в Берлине, все так же сидят пожилые горожане, поглощенные чтением свежих газет или чинно, неторопливо, беседующие друг с другом.

Поначалу Робсон не мог понять причину внезапно охватившего его беспокойства, которое усиливалось по мере того, как он и его спутницы удалялись от гостиницы. Он вглядывался в лица идущих навстречу берлинцев и едва успевал ловить брошенные на него настороженные хмурые взгляды. Впереди показались четверо крепких парней, одетых в одинаковую униформу — коричневые рубашки, такого же цвета брюки, заправленные в высокие черные сапоги. На правой руке каждого алела повязка с белым кружком, в центре которого была изображена свастика — древний санскритский знак, превращенный фашистами в символ гитлеровской! Германии.

Робсон чуть замедлил шаг, пропустил вперед Эсланду и Мэри Сетон и невозмутимо прошел мимо штурмовиков, едва не задев одного из них плечом. Он не остановился и не обернулся на грубый окрик, но Эсланда, взявшая мужа под руку, почувствовала, как напряжены его мышцы.

После встречи со штурмовиками Поль и слышать не хотел о продолжении прогулки. Возвратившись в гостиницу, Робсон мрачно произнес: «В тридцатом году меня встречали здесь дружелюбнее» — и до наступления сумерек не проронил ни слова.

На вокзал они пришли за полтора часа до отправления поезда на Москву. Робсон заметно повеселел, шутливо приказал Эсланде заняться оформлением их билетов и багажа, с подчеркнутой любезностью предложил Сетон опереться на его руку и медленно двинулся вдоль платформы, которая постепенно наполнялась пассажирами и провожающими. Поль и Мэри дошли до конца перрона, а когда повернули, то обнаружили, что путь им преградил отряд штурмовиков.

— Идите вперед и продолжайте вести себя так, словно вокруг ничего не происходит, — шепнул Робсон спутнице.

Штурмовики молча расступились, позволив Робсону и Сетон сделать несколько шагов, а потом окружили их плотным кольцом.

— Через минуту-другую эти молодчики, пожалуй, набросятся на нас, — спокойно сказал Робсон побледневшей от испуга Сетон. — Сейчас главное — не показывать своего страха и сохранять хладнокровие.

Никто из штурмовиков не доставал Полю даже до плеча. Он бесстрастно смотрел на обступивших его фашистов сверху вниз, но только подоспевшая Эсланда понимала, каких усилий стоит ему это внешнее спокойствие. Увидев взволнованное лицо жены, Робсон ободряюще улыбнулся ей.

— Они, видимо, приняли тебя и Мэри за немецких женщин и решили защитить вас от опасности, которой вы подвергаетесь в обществе цветного недочеловека.

— Поль, может быть, следует показать им наши паспорта?

— Судя по их зловещему молчанию, от нас этого пока не требуется. Я думаю, нам лучше воздержаться от более близкого знакомства.

К платформе подали поезд, и толпа, с любопытством наблюдавшая за происходившим на перроне, устремилась к вагонам. Не произнося ни слова, Робсон шагнул вперед. Заслонявший ему дорогу штурмовик в нерешительности обернулся на стоявшего чуть поодаль толстяка в темной широкополой шляпе и черном кожаном пальто. Тот едва заметно кивнул, и через несколько минут Робсоны и Мэри Сетон в последний раз увидели своих «провожатых» из окна комфортабельного вагона…

Тогда, во время его первого приезда в Берлин, немецкие друзья отзывались о Гитлере и его национал-социалистской партии с насмешкой. Во всяком случае, Робсон не припоминал, чтобы кто-то говорил о фашистах как о реальной политической силе, усматривал в них угрозу для будущего Германии. Один видный деятель социал-демократической партии в беседе с Робсоном не без гордости утверждал, что легальное существование фашистов служит подтверждением прочности демократических устоев Веймарской республики.