Поль Робсон - [48]

Вспомнив об этом, Поль горько усмехнулся. Где он сейчас, этот благодушно настроенный социал-демократ? Томится вместе со своими товарищами по партии в концентрационном лагере? Или, подобно Максу Рейнхардту, Бертольту Брехту, Гансу Эйслеру и многим другим, не стал дожидаться разгула фашистского террора и предпочел добровольное изгнание, жизнь в эмиграции в недосягаемой для гитлеровцев европейской стране или за океаном?

К вечеру 23 декабря поезд пересек советскую границу и сделал остановку на станции Негорелое. Робсоп вышел из вагона и прошел по заснеженному перрону. Его внимание привлек огромный плакат, висевший на здании станции. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — гласила надпись, сделанная на английском, французском, немецком и русском языках. Советские пограничники с вежливой предупредительностью осмотрели багаж Робсонов, проверили их паспорта. Офицер-таможенник на хорошем английском языке осведомился о цели приезда в СССР и, получив ответ, вдруг сказал, что в паспортах Поля и Эсланды отсутствуют необходимые отметки.

— Сожалею, — сочувственно вымолвил он, глядя на расстроенные лица Робсонов, — но у вас остается только один выход: немедленно позвонить в Москву и получить соответствующее разрешение.

Эсланда и Мэри Сетон отправились на переговорный пункт, а Поль вместе с пограничниками прошел в помещение таможни. Когда женщины, удрученные безуспешными попытками дозвониться в Москву, вернулись в таможню, там в буквальном смысле яблоку было негде упасть. Все свободные от службы пограничники собрались послушать Робсона. На столе стоял извлеченный из чемодана Поля патефон, на вращающемся диске которого одна за другой сменялись грампластинки, привезенные Робсоном для подарков советским друзьям. Звучали вступительные аккорды фортепиано Ларри Брауна, и Поль под фонограмму, заглушая собственный записанный голос, пел любимые песни.

Уже потом в поезде, следовавшем до Москвы, он, растроганный до глубины души восторженным приемом, подумает, что провожавший его до вагона офицер вернул ему паспорта, кажется, так и не получив разрешения из Москвы…

В большой толпе людей, подошедших к вагону на Белорусском вокзале, Поль сразу отыскал два знакомых, приветливо улыбающихся лица. Он, волнуясь, вышел из поезда и попал в крепкие объятия Сергея Эйзенштейна. Горячо поприветствовал Робсона Эдуард Тиссэ, неизменный оператор Эйзенштейна, сопровождавший его в 1930 году в поездке по США и Мексике.

Эйзенштейн, сняв с головы плоскую меховую шапку-кубанку, тепло поздоровался с вышедшими из вагона Эсландой и Мэри и представил их собравшимся на перроне, среди которых находились драматург Александр Афиногенов, ученик Эйзенштейна, его ассистент — практикант двадцатишестилетний американец Джей Лейда, филадельфийский негр Вейланд Родд, снимавшийся в советских фильмах.

Энергичный Эйзенштейн проводил Робсонов до гостиницы «Националь», где для них были заказаны номера, терпеливо подождал, пока они немного отдохнут с дороги, а затем, не слушая робких возражений Эсланды, увез Поля в свою квартиру на Воробьевых горах рядом с Москинокомбинатом, как именовалась тогда будущая киностудия «Мосфильм». Пока Эйзенштейн выяснял на кухне, чем его домашние намереваются угостить гостя, Робсон разглядывал квартиру режиссера. Мебель только самая необходимая: у массивного стола, заваленного рукописями, стоит старое кожаное кресло, несколько разностильных стульев. Стены от пола до потолка заставлены стеллажами с книгами. В углах кабинета — резные деревянные изображения апостолов. Из круглой рамы выдается половина большого глобуса. Много фотографий, на которых Эйзенштейн запечатлен с друзьями, людьми искусства. Среди них Поль узнал голландского режиссера Нориса Ивенса, мексиканского художника Диего Риверу, прославленного киноактера Дугласа Фербенкса.

После обеда, вкусно приготовленного домашней работницей Эйзенштейна, которую тот ласково называл «тетей Пашей», Поль и хозяин дома перешли в тесную комнатушку, также сплошь заставленную стеллажами с книгами. В беседе выяснилось, что они сверстники, что для обоих 1925 год стал знаменательным: Эйзенштейн создал знаменитый «Броненосец «Потемкин», а Робсон выступил с первым концертом, принесшим ему всеамериканскую известность.

Беседовали долго, испытывая удовольствие от общения друг с другом. Эйзенштейн, вспомнив об их знакомстве в гарлемском кафе, с горечью говорил об «Америке тридцатого года, Америке антисоветской, империалистической Америке Гувера». Почти два года работал он в США и Мексике, но ни один из его проектов не был завершен. Владельцев киностудии «Парамаунт» не устраивали намерения советского режиссера экранизировать «Железный поток» А. Серафимовича или «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. После разрыва контракта с «Парамаунт» и отказа американских властей продлить разрешение на пребывание группы Эйзенштейна в США режиссер на средства друзей-писателей Эптона Синклера и Теодора Драйзера, мексиканских художников Диего Риверы и Давида Сикейроса приступил в Мексике к съемкам фильма об истории этой страны с доколумбовых времен до революционных событий 1910–1917 годов, когда мексиканский народ вел героическую борьбу против феодально-деспотической тирании и иностранного гнета. Снятый материал, более семидесяти тысяч метров пленки, был отправлен для проявки в Голливуд и не был возвращен режиссеру.