Пока дышу... - [40]

— Неужели все-таки о дельном скажет? — встрепенулся сосед Горохова, снова обернувшись к Федору Григорьевичу за сочувствием. Видно, и он не впервые слушал Пал Палыча.

— Нужна беседа, — настаивал тем временем оратор. — Но подавляющее большинство врачей у нас — женщины. Как быть мужчине, коль скоро у него возникла необходимость посоветоваться с врачом по интимным вопросам?

— Ушел! — чуть не с восторгом воскликнул парень. — Опять увильнул от главного и пошел вить-вязать! Вы обратите внимание, у него при внешней связности фраз — полная внутренняя разноголосица. Попробуйте по концу его выступления уловить, о чем он говорил вначале.

— Мне известен случай, когда именно отсутствие гарантий в сохранности тайны толкнуло женщину к знахарю. Результат был печальный. Спасти ее не удалось. Очень жаль также, что многие наши врачи не умеют выражать свои мысли или хотя бы диагнозы писать на латинском языке. Скольких ненужных волнений можно бы своевременно избежать. Зоркость некоторых больных бывает просто изумительна!..

Ужасно захотелось курить. Пал Палыч все говорил, говорил, но непосредственно от сексуальных проблем он неосмотрительно оторвался, и в аудитории сразу возник гул — латынь первокурсников ни в малейшей степени не интересовала.

Пал Палыч, человек опытный, уловив этот угрожающий гул, вышел из положения гениально просто: на какой-то из своих обтекаемых фраз он оборвал, выдохнул и, огладив великолепную бороду, сказал:

— Вот так-то, мои юные коллеги! И сел.

Горохов нашарил было в кармане коробку с неизменными «Любительскими» и, невзирая на первый ряд, решил удрать, как на трибуну поднялась Крупина.

Он почему-то так растерялся, что через секунду, овладев собой, осторожно покосился на соседа — не заметил ли тот его состояния? Сложное чувство овладело им. Глупо, но его очень бы удивило спокойное, ясное, как обычно, лицо Крупиной, как будто оно могло навсегда остаться таким, каким только он один его видел — испуганным и счастливым, каким-то светящимся изнутри. И эти глаза… У нее, оказывается, странное лицо: на расстоянии вроде ничего особенного, а чем ближе, тем оно красивее. Обычно бывает наоборот.

Горохов еще и еще раз поймал себя на том, что все эти дни боялся встречи с Тамарой и боится ее сейчас и не знает, как это произойдет. А более всего его раздражало, злило до крайности, что вся эта нелепая история отвлекла его от основного. Он даже к Чижовой за последние дни не зашел ни разу — просто-напросто забыл! А ведь надо ее все-таки успокоить, расположить к себе.

Крупина стояла перед аудиторией, как всегда немного напряженная, строгая, в безупречно белом, туго накрахмаленном халате.

— Мне хочется сказать об этике, о профессиональной чести и порядочности, — начала Крупина. — Этика у нас одна, советская, и лозунг партии один: все во имя человечества, все для блага человека.

Как сказала она эти слова, — словно гора с плеч Горохова свалилась. Нет, прав он, прав, что не хочет и думать о близости, о настоящей близости с этой женщиной! Все правильно, что она говорит, но какие слова! Нельзя же, честное слово, передовицы с трибуны читать!

Впрочем, изречение банальных истин тем и ограничилось. Затем Крупина стала говорить о том, что интересовало ее по-настоящему и о чем не раз она говорила на летучках.

— Больше всего обывательски сплетничают и пустословят сами медики. Достаточно попасть в клинику какой-нибудь знаменитости, как о ней узнают всё, включая малейшие подробности, и тут же от врачей и сестер сведения эти расползаются по городу. Разве это порядочно? Я знаю медсестер да и врачей, которые готовы чуть не первому встречному рассказать, что Иванов запойный пьяница, а Петровой молочную железу удалили, а Сидоров от жены ушел потому, что у нее матки нет… Сколько лишних огорчений, сколько горя приносит эта болтовня людям!

Горохов знал, что в словах этих — искренняя горечь, это не подготовленные фразы и продуманные риторические восклицания Пал Палыча. Тамара действительно добра к людям, к больным, поэтому они ей верят, к ней тянутся. И эта неврастеничная Чижова тоже ей доверяет, хотя, казалось бы, по-женски должна испытывать зависть и к здоровью Тамары, и к ее красоте.

— А бывает и того хуже, — говорила Крупина. — Мне приходилось крепко ссориться с медсестрами — сунут больному в руки историю болезни: беги на рентген, а то опоздаешь. А он, не будь дурак, по дороге читает и видит, что у него подозревают злокачественную опухоль. Попробуйте потом доказать обратное. Всю волю, всю изобретательность приложишь, и не всегда это удастся. Как это назвать? Жестокой безответственностью, не меньше. Сплошь и рядом медсестры, так сказать, разъясняют больному диагноз, рекомендуют лечение, всячески советуют, у кого оперироваться, а у кого — нет, в общем, занимаются болтовней, от которой и больному и нам, врачам, вред…

— Правильно! — вдруг сказал из-за стола Архипов. — Я считаю, мы вообще воспитанию среднего медперсонала мало внимания уделяем, а роль его в нашем деле огромна. Если врач — командир полка, то сестры, считай, батальонами командуют.

Кулагин улыбнулся и в знак согласия кивнул головой. А Горохов подумал, что, выходя с диспута, надо нечаянно столкнуться с Крупиной и обменяться хоть несколькими словами. Надо ее не упустить. Не заметил же он, как она пришла. В конце концов, такая минутная, случайная встреча ей сейчас нужна не меньше, а может, и больше, чем ему. Потом все уже будет проще, все войдет в свою колею.