Поиск исторического Иисуса. От Реймаруса до наших дней - [92]
Базисом «мировоззрения» современников Иисуса служили следующие идеи. Во-первых, Райт доказывает, что в основе мировоззрения иудеев лежало верование о том, что они, несмотря на пребывание на земле Израиля, до сих пор находятся в изгнании[614]. Ужасные экономические и политические условия жизни, римская оккупация, неоднозначный статус Второго Храма – все это делало ощущение «внутреннего» изгнания чрезвычайно острым для современников Иисуса. Во-вторых, мировоззрение иудеев было глубоко эсхатологическим: они ожидали, что Бог в ближайшем будущем вмешается в историю, восстановит справедливость и возведет Свое Царство. Эти эсхатологические ожидания выражались языком апокалиптики, однако иудеи не верили в конец мира как таковой, они ожидали радикальных изменений внутри истории. Поэтому описания космических событий, присутствующие в апокалиптических текстах, согласно интерпретации Райта, следует понимать как описания событий исторических. Эсхатологические ожидания, религиозные по содержанию и по форме, влияли на социальные движения:
Основой нетерпеливого ожидания, вызывающего неудовольствие и подогревающего мятежные настроения, было не просто возмущение правящей римской властью, но и то, что это возмущение укладывалось в контекст иудейского единобожия, избранничества и эсхатологии. Иудеи знали: бог[615] завета явится снова и принесет на землю «новый век» – ha‘olam haba, который сменит «век нынешний» – ha‘olam hazeh, век несчастий, пленения, скорби и изгнания[616].
Исторический Иисус в реконструкции Райта предстает в первую очередь как пророк. Его образ схож с другими ветхозаветными «пророками слова» (oracular prophets), но Иисус отличается от них тем, что Он был еще и «пророком – лидером движения» (leadership prophet). Учение Иисуса во многом походило на учение ветхозаветных пророков – было и традиционным, то есть укорененным в предшествующей традиции, и вместе с тем новаторским:
Иисус занимался типично еврейским подрывным пересказом базового еврейского рассказа и переосмыслял различные элементы еврейского мировоззрения[617].
Иисус призывал, во-первых, к покаянию. Под покаянием следует понимать не смену религиозных убеждений или индивидуальное моральное совершенствование. Это призыв вернуться к упованию на Бога в деле избавления Израиля[618].
В отличие от фарисеев, Иисус призывал в Царство грешников и социальных изгоев, основывая этот призыв исключительно на Своем авторитете пророка грядущего Царства.
Учение Иисуса содержало социальные импликации: в каком-то смысле это был «новый завет» между общиной людей, ожидающих пришествия Царства, и Богом, в ответ на это ожидание начинавшим Свое действие в мире. Основным принципом нового социального устройства было прощение и милосердие.
Иисус основывает «чистый» Израиль (избрание двенадцати учеников), который сможет встретить пришествие Господне. В служении Иисуса реальность Царства открывается уже сейчас, о чем свидетельствовали природные чудеса, исцеления и экзорцизмы. Если для периода «изгнания» основной акцент делался на том, чтобы сохранить свою идентичность и не смешаться ни с чем и ни с кем посторонним, то для эпохи Царства Божьего все эти запреты более не имеют смысла. Именно в этом ключе следует понимать споры между Иисусом и фарисеями (которые Райт, в отличие от Сандерса, признает историческими):
Конфликт Иисуса с Его еврейскими современниками (особенно фарисеями) следует понимать как конфликт альтернативных политических программ, вызванных альтернативными эсхатологическими верованиями. Иисусово провозвестие Царства не укрепляло, а оспаривало идеалы революционной ревности, владевшие большинством фарисеев. Неудивительно, что Иисус подвергал сомнению… символы, ключевые для такой реальности: субботу, пищевые запреты, этническую идентичность, отеческую землю и, в конечном счете, Храм[619].
В отличие от практически всех участников «Поиска…», Райт настаивает, что весть Иисуса была во многом вестью о Нем Самом:
Иисус считал Себя средоточением народа ГОСПОДА[620], возвратившегося из плена народа, народа обновленного Завета, народа, который ныне обретает прощение грехов. <…> Он был истинным толкователем Торы, истинным строителем Храма, истинным глашатаем Премудрости. <…> Он считал Себя Мессией, но понятие мессианства Он подверг переосмыслению. <…> Он претендовал именно на мессианство[621].
При этом Райт предлагает совершенно нетривиальную трактовку термина «Сын человеческий». Райт считает, что новозаветный термин «Сын Человеческий» изначально относился к коллективному народу Божьему. В качестве иллюстрации можно взять фрагмент апокалипсиса из Евангелия от Марка:
Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою. И тогда Он пошлет Ангелов Своих и соберет избранных Своих от четырех ветров, от края земли до края неба (Мк 13: 24–27).
Причастие erchomenon, употребленное в Мк 13: 26, можно понимать как «идущий», «приходящий», что соотносится с общим контекстом Дан 7, где Сын Человеческий однозначно восходит от земли на небо к Ветхому Днями. В интерпретации Райта «Сын Человеческий» является Иисусом Христом как коллективным представителем народа Божьего. После катастрофических событий, описанных в Мк 13: 5–24, Сын Человеческий восходит к Отцу как представитель народа Израиля и получает оправдание и славу:
