Похититель детей - [91]

На Кампо он присел недалеко от фонтана. Камни были приятными, теплыми. Июнь вообще был его любимым месяцем. Дни были длинными, а лето — юным и свежим, и пробуждало желание чего-то большего. Не так, как в августе, когда жара уже надоела, а лето со своей духотой и тяжестью кажется липким на ощупь.

Он медленно пил просекко. В такие моменты, как этот, он не любил оставаться в одиночестве.

Он наблюдал за парочками, туристами, жителями Сиены, которые медленно шли мимо или спешили в переулок. Ему ни до кого не было дела. Если он сейчас упадет и умрет, то это, конечно, привлечет внимание и кто-нибудь вызовет врача, но по-настоящему это никого волновать не будет Он был человеком, о котором никто печалиться не станет. И хотя он жил в центре города, но, в принципе, в этом проклятом мире был совершенно один, как какой-нибудь Энрико, который постоянно прятался в лесу и был безумно рад, что никто не нарушает его покой. Был ли сам Кай причиной тому, что до сих пор ни одна женщина по-настоящему не захотела остаться с ним? Наверное. Потому что каждая из них после определенного времени начинала действовать ему на нервы, потому что каждая мешала его привычному укладу жизни и потому что он хотел без комментариев делать то, что приходило в голову. Он не хотел слышать «Ты где был?», или «Ты должен поесть», или «Это уже вторая бутылка». Ему хотелось здесь, на кампо, положить голову на чьи-то колени, ждать темноты, считать звезды, но не уходить одному домой. Потом, может быть, на террасе выпить вместе бутылку красного вина, неожиданно встать и пойти в постель. Оставить бокалы на столе до следующего вечера или до следующей грозы с ураганом, который просто сметет их на улицу. Ради Бога, он не хотел рядом никого, кто отнес бы бокалы в кухню, поставил их в мойку и наполнил водой. Он не хотел видеть яркого света в кухне, когда шел с ночной, залитой лунным светом террасы в темную спальню.

Постепенно стемнело. Высокие дома, окружавшие площадь, погрузились в мягкий желтовато-красный свет фонарей. Кай с трудом поднялся. От сидения на твердых камнях у него все болело. Но после просекко хотелось большего. А до ближайшего бара было всего два шага.

Когда он добрался домой и, подтягиваясь на перилах, с трудом потащился вверх по лестнице, было уже половина второго. Он, как всегда, слишком много выпил. Но был не настолько пьян, чтобы не заметить, что этой ночью на лестничной клетке что-то не так, как всегда. В мозгу моментально включился сигнал тревоги, Кай сконцентрировался и стал крайне бдительным. Действие алкоголя, казалось, улетучилось полностью. Медленно и так тихо, как только мог, он крался ступенька за ступенькой наверх, пытаясь понять, что же вызвало тревогу.

И вдруг он понял. Это был странный, тошнотворный запах. Словно смесь гнилой травы, крысиной мочи, кислого молока и перезревшего инжира.

На последней ступеньке лестницы перед дверью его квартиры сидела Аллора и ухмылялась. Ее правый верхний зуб был черным, как смола.

— Чего тебе надо? — грубо, но тихо спросил он. У него не было желания разбудить весь дом.

Аллора не ответила, зато захихикала.

В глубине души он боялся, что когда-то это случится. Уже несколько недель Аллора преследовала его. Ждала в руинах, пряталась за деревьями и кустами, поджидала на дороге. Только бы увидеть его, только бы поймать его мимолетный взгляд. Когда он обнаруживал ее, то по возможности игнорировал, даже делал вид, что не заметил. Когда он был в Сиене, в своем бюро или в своей квартире, то успешно прогонял мысли о ней, хотя чувствовал, что она не ограничится наблюдением: когда-нибудь Аллоре станет недостаточно обожать его только издали. И вот этот момент настал. Она сидела у него под дверью, словно дворняга, которую выгнали из дому.

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказал Кай. — И в мою квартиру тебе нельзя.

Странно, но он вдруг почувствовал страх перед этим заброшенным созданием.

Не успел он договорить, как Аллора стала громко скулить, как щенок, с которого живьем снимают шкуру. В панике он открыл дверь и втолкнул Аллору в квартиру. Вой моментально прекратился, и Аллора с облегчением вздохнула. Кай пошел на кухню, а она побежала за ним. Кай вынул из холодильника пакет апельсинового сока, надрезал его и наполнил большой бокал до самых краев.

— На. Попей сначала.

Аллора послушно взяла бокал и выпила сок залпом. Она сияла, чавкала от восторга и все время облизывала губы.

— Ты должна вымыться, — сказал он. — Так ты не можешь оставаться здесь, ты мне все перепачкаешь.

На лице Аллоры промелькнула тень печали, ее радостное настроение как ветром сдуло, но она храбро кивнула.

Кай направился в сопровождении Аллоры в ванную. Три года назад, когда он вселился в эту квартиру, он почти ничего здесь не изменил. Частью оттого, что у него не было ни желания, ни времени, но также и потому, что в ванной было нечто такое, что он находил оригинальным. Над раковиной и в душе сохранились еще остатки старинного венецианского кафеля. Места, из которых кафель выпал, он закрасил водостойкой коричневатой краской, что, против ожидания, выглядело неплохо и оживляло помещение. Краны были из латуни, массивные, украшенные завитушками и довольно пошлые, что придавало всей картине особую ноту. Собственно, ванная была настолько несуразной, что даже казалась красивой. Он дополнил общее впечатление зеркалом в помпезной золотой раме и матовыми настенными светильниками из муранского стекла. Единственным чужаком здесь смотрелась ванна. Она стояла на львиных ногах и выглядела так, словно могла опрокинуться, стоило лишь перегнуться через ее край, чтобы поднять полотенце с пола. Эмаль под воздействием на протяжении многих десятилетий падавших из крана капель приобрела налет ржавчины, а на дне ванны обозначилась желтоватая полоса, которую невозможно было удалить никакими средствами.