Под нами бездна - [13]

Федор попытался притворить за собой дверь — из-за нее дуло. В жилье быстро наметало и припорашивало пол. Он бросил на лавку глупое ружье и сказал с облегчением: «Ну вот, значит, я тоже умер!» Хотел присесть на свободное место лицом к жене. Скорчив рожу, Графин выдернул изпод него стул и, когда Федор упал на пол, нагловато и нетрезво расхохотался.

Трое друзей соскочили с мест и, смеясь, начали выталкивать его из избы. Федор захрипел, всерьез пуская в ход кулаки. Но они с хохотом бросили его в снег и заперли дверь. Он вскочил, стал царапать ее ногтями, биться головой, выл от ужаса и незаслуженного оскорбления:

— На жену хоть дайте посмотреть!

Последние полгода он жил с ней как с дочерью. Слабея и уходя, она все больше начинала походить на ребенка, доверять ему во всем, надеяться на его силу и разум, на помощь, если не на чудо, которое возможно только из его рук.

Дверь приоткрылась, и Аспирин, с немыслимой для него грубостью, с неожиданной подлостью, лягнул его пяткой в грудь. Федор снова упал в снег и зарыдал от обиды и бессилия, чувствуя, как горячие слезы заливают щеки…

Открыв глаза, он увидел растрепанные волосы Ксении, ее испуганное лицо, сухую траву.

Почувствовал запах погасшего костра и еще раз ужаснулся — так стыдно стало перед этой девицей за слезы в седеющей бороде.

— Что с вами? — она снова ткнула его в грудь локтем.

Сдерживая новый, подступавший к горлу спазм, он вскочил, бросился к ручью. Пригоршнями поплескав в лицо студеной воды, вернулся к костру.

— Кошмар! — смущенно оправдываясь, стал раздувать огонь. Девчонка смотрела на него большими потрясенными глазами. — Нет, надо же такому присниться! — пробормотал он, вздыхая и вытирая лицо рукавом свитера. — Жена у меня умерла, — признался неохотно, вынужденный как-то объясниться: — И тебя я во сне видел…

— Как? — она чуть игриво улыбнулась и машинально поправила волосы.

— Мертвой, будто замерзла вот здесь в снегу.

Лицо Ксении посмурнело, и Федор успокоил ее:

— Это хорошо! Значит, поживешь еще!.. Ужасно! Ты уж извини, первый раз со мной такое…

Разгорелся костер. Федор повесил на огонь котелок и стал собирать лишние вещи в рюкзак. Ксения сходила к ручью и вернулась прибранной, причесанной. Выглядела она отдохнувшей.

— Как я хорошо выспалась! — прощебетала она.

— Пора сделать перевязку, — хмуро кивнул на ее руки Федор и выбросил из кармана рюкзака аптечку.

Она села напротив и доверчиво протянула ладони.

— Молодец! — похвалил он ее, осмотрев обнаженные раны. — Заживает.

Пока бинтовал, Ксения поглядывала на него насмешливо, шаловливо, с любопытством. Осмелев, спросила:

— На вас, при вашей-то жизни, грехов, наверное, убийств всяких, приключений?

Вопрос со скрытым подтекстом Федору не понравился. Он понял, что любопытство женщины связано с его утренней истерикой, и, пропустив мимо ушей иронию, втайне злясь, стал отвечать якобы обстоятельно и серьезно:

— Грехов много. Такова таежная жизнь: без греха ни шагу. Иногда подумаешь, сколько боли и зла мы делаем за свою жизнь, — душа кровью обливается. К тому же, с возрастом начинаешь понимать, что за все надо платить.

Как-то нам план по волкам спустили. Ну я и рад стараться, хоть на моем участке они ничего плохого не делали. Как-то в петли — метра полтора одна от другой — попались волк с волчицей. А у них шейные мышцы мощные, удавиться трудно. Волчица-то благообразно так умерла, а волк, глядя на ее страдания, так рвался, что прямая кишка из-под хвоста вылезла. Я шкуру снял, чувствую — зуд в этом самом месте. А потом три дня валялся, выл и дрыгал ногами. Ну и боль, однако, от бухгалтерской болезни.

— Вы не романтик! — поморщилась она.

— А как-то рысь попала в волчий капкан, а один богатенький коллекционер как раз у нас шкуру для чучела просил. Я подхожу с дробовиком, боюсь выстрелом шкуру испортить. Она все поняла.

Мордой о землю потерлась. Безнадежно так, почти по-человечески попросила: а может не надо меня убивать? Я ее — дрыном по башке. Она — брык… Отрубилась. Живая еще. Я ей палку на затылок и задушил. Не сопротивлялась даже… А как-то молоденькую волчицу… — азартней заговорил Федор…

— Хватит! — простонала Ксения. В прищуренных глазах тлела боль. Паутинка морщинок протянулась к вискам. — С такими мыслями зачем вам ружье? — кивнула она в сторону дробовика.

— Не всегда же так было! — усмехнулся Федор, злорадствуя. — Это последнее время все философствую: старый стал… Ладно, дикие звери — не я их растил — тайга. Поросят, коз домашних и тех стало жалко. Козы — умные, привязчивые, ласковые, как кошки: они к тебе целоваться лезут, а ты их ножом по горлу.

— Ты что, псих? — Ксения вскочила на ноги. Ее тонкий голос был на несколько тонов ниже и глуше прежнего, глаза гневно сверкали.

— Ты задала вопрос, я — ответил. Искренне. Мы ведь в чем-то похожи — экстремалы. Ты — начинающая, а я… поживший! Делай выводы.

— Извини! — она села. Лоб ее был нахмурен. — Я сама психопаткой стала после всего этого.

По тому, как она вздохнула, откинула волосы и опустилась на землю с кошачьей грацией, он вдруг почувствовал в ней зрелую, многоопытную самку.

— Кружка у нас одна, а вот котелка два. Я тебе в свою налью, а сам из котелка попью? — предложил он.