Под нами бездна - [11]

Отдохнув, он снял с ружья наплечный ремень, тем же путем вернулся к телу, постоял над ним и, пропустив ремень убитому подмышками, рывками поволок его к яме. Тело оказалось нелегким, а тащить его пришлось через кустарник и валежник, переплетенный стеблями сухих трав. Минут через пять Федор вспотел и даже пожалел, что выкопал яму так далеко от покойника. Во время очередного рывка у того из-под лохмотьев вывалился маленький алюминиевый крестик, висевший на шее, на грязной тесемке.

— Как же ты дошел до такой жизни? — пробормотал Федор, внимательней взглянув в лицо убитого.

Ноги покойного в яме не умещались. Лесник и копал-то ее в расчете, что положит его боком.

Крестик на шее спутал все планы. Он провозился еще с полчаса, но уложил мертвого на спину и, перекрестив, засыпал землей. «Бог тебе судья и земля пухом…» — пробормотал. Поколебавшись, в той стороне, куда «смотрело» лицо зарытого, вырезал на коре дерева крест. «Молись, вдруг и поможет! Для себя жил, сам себя и отмаливай!» — перекрестился, замаскировал могилу, отошел на несколько шагов, остановился, внимательно рассматривая окрестности. Человек опытный мог понять, что место не чисто. Мог раскопать тело оголодавший медведь. Если бы не вырезанный на коре крест, через полгода уже никому бы в голову не пришло начинать следствие из-за останков таежного бича.

Глупо, конечно, было оставлять такой след. Федор поморщился, представляя, что из-за этого они с Блудновым опять могут переругаться, и стал спускаться по тропе.

Он вернулся в лагерь, когда уже стемнело. Издали среди деревьев увидел огонек, хотел окликнуть скалолазку и только тут вспомнил, что забыл спросить имя. Услышав его шаги, она поднялась и спряталась за деревом, настороженно всматриваясь во тьму. Он шутливо крикнул:

— Свои! Команда — не стрелять!

Она доверчиво вернулась к огню и опять присела, радуясь, что одиночество и ожидание закончились. Он вышел на свет, сбросил с себя пропотевшую ветровку, повесил ее на дымке, фыркая, ополоснулся в черной воде ручья, мерцавшей отблесками костра, насухо протер тело рубахой и стал осматривать живот, плечи, придвигаясь выстывающей кожей к жаркому огню. Ощупал себя под мышками, под бородой и на шее.

— У тебя глазки молодые, — кивнул скалолазке, — посмотри-ка, нет ли клещей… Кстати, как тебя зовут?

— Ксения!

— «Ксюш, Ксюш, Ксюша, платьице из плюша, русая коса…» — лет двадцать назад песня такая была в моде.

— Ксения — значит чужая! — сухо отрезала скалолазка тоненьким голоском.

— Понятненько! А меня зовут — Федор, можно Федор Иванович, только не дядя Федя. Терпеть не могу быть дядей без родства, но по возрасту!

Она кивнула, соглашаясь, то ли с тем, что Федор Иванович — в обращении удобней, то ли с тем, что она ему, действительно, не племянница, и стала осматривать его со спины. Он почувствовал ее дыхание на своей шее, кончики пальцев несколько раз коснулись кожи, да так, что у него, давно истомившегося по женской ласке, по телу пробежал озноб.

— Нет? — строго поторопил он ее.

— Не вижу! — сказала она, снова обдав теплым дыханием его затылок.

— Ну и ладно, — торопливо отстранился Федор и достал из рюкзака сухой свитер. — Тебя осмотреть?

— Нет-нет! Я сама! — сказала она, и в этом «нет-нет!» прозвучал подавленный крик и скрытый испуг. Он удивленно вскинул голову, она вздрогнула, метнула на него растерянный взгляд и смутилась.

Федор пожал плечами, тряхнул головой:

— Ну что, Ксения, чайку попьем и спать? Нам надо встать пораньше, чтобы к полудню выйти на телефон… Ты все сделала правильно, только зря свою подружку на солнце оставила. Я ее в тень на снег положил. Но спешить все равно нужно.

Ксения зажмурила глаза, закрыла лицо перебинтованными руками и застонала, раскачиваясь крепким спортивным телом.

— А это что у тебя на шее? — привстал Федор, откинул локон слегка уложенных в его отсутствие волос. — Ага! Клещ! Дай-ка я его сниму. — Он вырвал уже зацепившегося клеща и бросил его в костер.

— Тебе надо осмотреться! — сказал настойчивей.

— Мне бы у врача осмотреться, желательно у психиатра. Все, что происходит, бред какой-то.

Этого не может быть! Ну что я совсем свихнулась? — она тряхнула головой и пристальным долгим взглядом посмотрела на Федора: — Сначала Светка, потом этот грязный мужик, после вы… У Светки перестало биться сердце и не закрывались глаза. Они были совсем живыми. Я надела на нее спальник и побежала за людьми. Я мужику говорила, что тороплюсь, что у меня подруга умирает. А он стал рвать на мне одежду. Я помню, что стреляла в упор, помню — он упал и не шевелился. А вы говорите — он жив и бегает?.. Помогите мне проснуться!

Федор опустил глаза, слегка пожал плечами:

— Боюсь, не получится! — и, помолчав, спросил: — Что это вас с подружкой на скалы потянуло.

— Мы — экстремалки! — коротко ответила она ангельским голоском.

— Что в том экстремального: залезть на простенькую скалу по отвесной стороне, со страховкой?

— Мы хотели осмотреть эти скалы, потом поднять на них дельтапланы и при хорошем ветре перелететь через Байкал.

— Круто… И не дешево, — качнул головой Федор. Усмехнулся. Помолчав, добавил с искренним сожалением: — Что за девки пошли — размениваетесь по пустякам, жизнь по ветру пускаете. Нет бы родить по пять молодцев да пятерых дочек-красавиц. Слабо! Для этого терпение надо, волю, самоотречение. Через Байкал по сарме на дельтапланах — это проще. Сколько лет было Светке?