Под музыку Вивальди - [39]

Шрифт
Интервал

осталась нам с тобой,
но то, что миновалось —
осталось: голубой,
зеленый цвет и алый
иль белый – пусть она
судьбы
не миновала —
гнилая желтизна.

«Полное забвение (напрасно ты…»

Полное забвение (напрасно ты
ищешь то, что вглубь тебя ушло) —
как оно походит на стекло,
к коему из внешней тьмы притиснуты
сотни жутко искаженных лиц —
всею глубиной души вглядись:
ты ж не знаешь их в лицо, но я тебе
пропастью клянусь – ты знал их по
имени или рукопожатью,
по вражде иль едкому объятью…
полное забвение препо…

«Нет, русалки не лгут…»

Нет, русалки не лгут,
даже если солгут —
они НЕ ГОВОРЯТ —
это кажется только —
разве только поют
в унисон и не в лад
безурывно и тонко,
на деревце сидя,
на водицу глядя
или на беспутицу гибельных болот.

«Нагл белым днем, стал под вечер уныл…»

Нагл белым днем, стал под вечер уныл,
ИСПОВЕДАЛЬНО главу ты склонил
пусть над газетою, пусть над едой,
пусть над подружкой своей молодой,
но да покроют мирок твой миры
епитрахилью вечерней зари.

«Раз представ пред Господом…»

Л.Н.Г.

Раз представ пред Господом,
вопрошу грешный аз:
«Вправду ль грешники космосом
станут, в нем распыляясь?
Значит, мир – не гармония,
и на звездном огне
вечно длится агония
сопричастных вине?
Ай да сферы небесные! —
значит, вот где Твой ад! —
Где же держишь ты, Господи,
тех, кто не виноват?»
…Но пойму в безответности
суету своих слов:
не увидеть нам вечности
ни в какой телескоп.

«Если бы не все на свете…»

Если бы не все на свете,
если бы ни я, ни ты,
сколько раз пустоты эти
стали б всплеском полноты,
и восточной сказкой – сухо
в горле, угасает глаз —
обернулась бы разлука
тысячу и один раз.

«Как заметил иудей…»

Как заметил иудей,
прославленный пением,
создал Бог допреж людей
людское спасение,
без которого, мой свет,
человеку спасу нет.

«Ведь он на вид…»

Ведь он на вид
поэт, но видит Бог:
воск не горит,
а плавится… и впрок.

«Если боль настолько одинока…»

И.Б.

Если боль настолько одинока,
одиночество страшнее, чем Освенцим.
…Так идет он от итога до итога
«с гордым оком и несытым сердцем».

«Не в приволжском городишке древнем…»

Не в приволжском городишке древнем —
в городе голосовавших рук,
возле Академии Наук
корчатся весенние деревья,
словно изваянья адских мук —
тех, что терпит ныне тот,
за кого нас мука ждет.

«Не ведая про стыд…»

Не ведая про стыд,
но опуская веки,
понятия «прости»,
не ведая пока,
праматерь говорит,
сорвав познанье с ветки:
«Не век же Он ворчит
и гневен не на веки,
и нас с тобой простит наверняка».

«Более чем три недели…»

Более чем три недели,
вставши прямо под окном,
и качались, и шумели
три больших шатровых ели,
и предельно надоели,
как несбывшаяся песнь —
просто ели – неужели
могут эдак надоесть?

«Не туфта эпитафий…»

Не туфта эпитафий —
остаются впросак
лишь черты биографий,
искаженные, как
крон венозные линии,
чуть листва станет небом,
обожженная инеем,
обожженная снегом.

«Перед тем, как отвечать главою…»

Перед тем, как отвечать главою,
вернее – вечною душой,
скажу я: «Боже, пред Тобою
я согрешил – но пред Тобой.
Пусть в словоблудие облек я
простое, словно хлеб, «прости»,
но согрешил, как человек я,
а Ты, как Бог, меня прости».

«Звон твой, Джон Донн…»

Звон твой, Джон Донн,
или кубков на тризне —
что означает сей звук? —
с райских времен
смерть – условие жизни
невыполнимое, друг.

«Природа темно-синяя…»

Природа темно-синяя
огромна, но одна —
в ночной рубашке инея
она насквозь видна…
Но рассветает: вёдро —
белей, чернее лес,
и беспросветен гордо
природы пышный блеск.

«Как пословица избита…»

Как пословица избита
в мире всякая дорога —
шин узор, сапог, копыта,
птичьих ли следов кресты —
и ведет она, как прежде
в Рим транзитный от порога —
так оставь свои надежды
в отчем доме и иди.

«Они как люди – ведь…»

Они как люди – ведь
и в них Бог с виду ярок —
они умеют петь,
ласкать детей, овчарок.
Покуда мы горим,
они поют, рыгая,
про ласточку один,
другой – про нахтигаля.

«Так всякий миг земли вокруг…»

Так всякий миг земли вокруг
сияет солнце где-то,
и ночи черный полукруг
вневременен – он властен
над местом лишь (и тем темней
всё зло его), но света,
но Тайной Вечери Твоей
мир всякий миг причастен.

«Поднимите взоры, лица…»

Поднимите взоры, лица —
без перстов касанья ясно:
только человек и птица
созданы крестообразно —
в пропасть тот свою стремится,
та – в заката позолоту —
только человек и птица
век обречены полету.

«По правде сказать, я не верю в циклонов разор…»

По правде сказать, я не верю в циклонов разор —
в обрывы ветров и клочки атлантических туч —
меня занимает проблема заоблачных зорь,
меня занимает извечный заоблачный луч.

«Вверху? Внизу? Нет, где-то…»

Вверху? Внизу? Нет, где-то,
скорее сбоку – ад.
Воскресшим нету сметы
по сокрушенью врат.
А вот и Евы явлен
бесспорный образ нам
и с нею – травоядный,
бесхитростный Адам.

«Сперва тебе из-за беды…»

Сперва тебе из-за беды
не видно бед чужих.
Но те, кого забыла ты,
забудут о твоих
несчастьях, ибо меж тобой
и ближними – стена —
ты им незрима за бедой —
беда у всех одна.

«Поначалу свежим летом…»

Поначалу свежим летом
солнце светит без заботы.
За девичьим силуэтом
ночи полуобороты
столь прозрачны.
Осень следом —
разлучения, излеты —
плоть с душой, как тьма со светом,
в полумраке сводят счеты.

«Свято место пусто…»

Свято место пусто
не бывает, но
если свято. Русь-то
вспять святить грешно.

Еще от автора Александр Леонидович Величанский
Времени невидимая твердь. Стихотворения

В 60-е годы в «Новом мире» Твардовского появилась обратившая на себя внимание читателей подборка А. Величанского. А вслед за этим вновь открытый поэт «исчез». На то время, которое принято называть застойным. Изредка о нем напоминала лишь ставшая популярной песня «Под музыку Вивальди».Произведения Величанского, ориентированные на классичность, но при этом не лишенные черт модерна, состоят как бы из едва уловимых звуковых, зрительных и смысловых нюансов, они как бы сотканы из них, запоминаются изысканно-прихотливым исполнением, тонкой, так и хочется сказать — «ручной» работой.


Рекомендуем почитать
Мы совпали с тобой

«Я знала, что многие нам завидуют, еще бы – столько лет вместе. Но если бы они знали, как мы счастливы, нас, наверное, сожгли бы на площади. Каждый день я слышала: „Алка, я тебя люблю!” Я так привыкла к этим словам, что не могу поверить, что никогда (какое слово бесповоротное!) не услышу их снова. Но они звучат в ночи, заставляют меня просыпаться и не оставляют никакой надежды на сон…», – такими словами супруга поэта Алла Киреева предварила настоящий сборник стихов.


Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии

Этот сборник – наиболее полная поэтическая летопись Отечественной войны 1812 года, написанная разными поэтами на протяжении XIX века. Среди них Г. Державин и Н. Карамзин, В. Капнист и А. Востоков, А. Пушкин и В. Жуковский, Ф. Глинка и Д. Давыдов, А. Майков и Ф. Тютчев и др.В книгу включены также исторические и солдатские песни, посвященные событиям той войны.Издание приурочено к 200-летнему юбилею победы нашего народа в Отечественной войне 1812 года.Для старшего школьного возраста.


Балтийцы в боях

С первых дней боевых операций Краснознаменного Балтийского флота против белофинских банд, поэт-орденоносец Депутат Верховного Совета РСФСР Вас. Лебедев-Кумач несет боевую вахту вместе с краснофлотцами и командирами Балтики.Песня и стих поэта-бойца зовут вперед бесстрашных советских моряков, воспитывают героизм в бойцах и ненависть к заклятым врагам нашей Родины и финляндского народа.С честью выполняют боевой приказ партии и советского правительства славные моряки Балтики.Редакция газеты«Красный Балтийский флот».


Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов

Эта новая книга о Владимире Высоцком и о его взаимоотношениях с современниками - некая мозаика его судьбы, уже десятилетия будоражащей соотечественников. Ее автор исследует жизнь и творчество Высоцкого многие годы. Здесь впервые рассмотрены контакты легендарного барда с А.Пугачевой, Н.Михалковым, Р.Виктюком, А.Иншаковым, Ю.Визбором, З.Церетели, Н.Белохвостиковой, К.Шахназаровым, М.Жванецким и другими известными личностями. Уникальный материал содержит глава "Отчего умер Высоцкий?".


Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Кем же был Владимир Высоцкий? Гениальный поэт, хулиган, бабник, экзальтированный циник, нежный романтик, великий исполнитель, алкоголик и наркоман, блестящий артист - кто он? Творческие взлеты и падения, невероятная популярность, безумная любовь, агрессия - все этапы его жизни до сих пор вызывают множество споров. Каковы на самом деле были отношения с Мариной Влади? В чем причина расставания с первой женой Изой? Кто были его настоящие друзья, а кто - враги и предатели? Действительно ли его смерть случайна, или...? Он один отвечал за всех.


Сердце солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тихая моя родина

Каждая строчка прекрасного русского поэта Николая Рубцова, щемящая интонация его стихов – все это выстрадано человеком, живущим болью своего времени, своей родины. Этим он нам и дорог. Тихая поэзия Рубцова проникает в душу, к ней хочется возвращаться вновь и вновь. Его лирика на редкость музыкальна. Не случайно многие его стихи, в том числе и вошедшие в этот сборник, стали нашими любимыми песнями.


Лирика

«Без свободы я умираю», – говорил Владимир Высоцкий. Свобода – причина его поэзии, хриплого стона, от которого взвывали динамики, в то время когда полагалось молчать. Но глубокая боль его прорывалась сквозь немоту, побеждала страх. Это был голос святой надежды и гордой веры… Столь же необходимых нам и теперь. И всегда.


Венера и Адонис

Поэма «Венера и Адонис» принесла славу Шекспиру среди образованной публики, говорят, лондонские прелестницы держали книгу под подушкой, а оксфордские студенты заучивали наизусть целые пассажи и распевали их на улицах.


Пьяный корабль

Лучшие стихотворения прошлого и настоящего – в «Золотой серии поэзии»Артюр Рембо, гениально одаренный поэт, о котором Виктор Гюго сказал: «Это Шекспир-дитя». Его творчество – воплощение свободы и бунтарства, писал Рембо всего три года, а после ушел навсегда из искусства, но и за это время успел создать удивительные стихи, повлиявшие на литературу XX века.