Времени невидимая твердь. Стихотворения

Времени невидимая твердь. Стихотворения

В 60-е годы в «Новом мире» Твардовского появилась обратившая на себя внимание читателей подборка А. Величанского. А вслед за этим вновь открытый поэт «исчез». На то время, которое принято называть застойным. Изредка о нем напоминала лишь ставшая популярной песня «Под музыку Вивальди».

Произведения Величанского, ориентированные на классичность, но при этом не лишенные черт модерна, состоят как бы из едва уловимых звуковых, зрительных и смысловых нюансов, они как бы сотканы из них, запоминаются изысканно-прихотливым исполнением, тонкой, так и хочется сказать — «ручной» работой. Лейтмотив книги — соотнесенность мира природы с духовными устремлениями человека.

Жанр: Поэзия
Серии: -
Всего страниц: 11
ISBN: 5-270-00892-0
Год издания: 1990
Формат: Полный

Времени невидимая твердь. Стихотворения читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

Времени невидимая твердь

«Вспыхнет молния одна…»

Вспыхнет молния одна:
на подрамнике окна
нарисует дом, ограду,
два соседних дома кряду,
человека под водой:
он бежит через природу —
он уже немолодой,
но бежит и ищет броду
и погаснет с наступившей темнотой.

Дубы

Дубы бодучи — вот что! —
аж листьев не хватает это скрыть,
и выражение коры
у них морщинистое, серое и волчье.
Дубы к тому же индивидуальней
других деревьев — это уж совсем
из рук вон плохо с точки зрения повальных,
незрелых, одинаковых осин.

Водопад в черкесской долине

Вода, как кошка, падает на лапы,
хоть кошке показалось бы нелепым
сравненье это, а вода
есть ею ставшие прошедшие года:
как знать, что ей казалось прошлым летом,
во что ей верилось тогда.

Времени невидимая твердь

Стерлась времени невидимая твердь:
через травы, временно безлюдные,
Боголюбову едва ль теперь видней
Нерль, чем Нерли видно Боголюбово.
А на насыпи пустое полотно
между ними — поровну видно.

Август

Ночь крупна! И млечная дорога
означила печально ранний час,
когда огромные прозрачные коровы
исчезли, за ограды просочась —
пахучие и сочные коровы… Далеко
плывет, плывет, качается, сочится лай собачий,
и реют призрачные дети вдоль обочин,
пока не выгонит лесок из чащи ночи
луну, исполненную белым молоком.

«А русые метели…»

А русые метели
на саночках летели,
на расписных на саночках
невиданной красы,
ах, в расписных косыночках
на саночках косых.
Их колокольцы звякали
и окликали всякого:
коллежского асессора,
гусара, мужика,
вельможу и профессора
в сугробе парика,
и девушку дворовую,
и деятеля правого,
и барыню с лакеями,
и Пушкина с пером —
никто не знал, откедова
метели мы берем.
С Крещения до Масляной,
весь пост великонравственный
скакали кони в пене,
оскалясь на мороз,
иль это вдохновение
из наших душ рвалось?

Удел

«Крепчайшую вяжите сеть…»

Крепчайшую вяжите сеть,
но бойтесь умысла, улавливая суть
(у истины запаса нет съестного:
у истины судьба — на волоске висеть).
Пусть вытекает слово,
как море из улова,
забыв свою оставшуюся сельдь.

Детство

Нагревается белый кафель.
Там за кафелем — наш картофель
зашипел… На зеленой стене —
наши трещины в старой краске:
горы, головы, войны, сказки…
И окно начинает синеть —
становиться все гуще, гуще…
занавески слипаются… Вмиг
исчезает из печки пища,
исчезают из комнаты вещи —
вещь за вещью… и даже спящий
навсегда исчезает в них.

«Покой? Запомни хоть такой…»

Покой? Запомни хоть такой,
когда кружились над рекой
древесные крутые кроны,
и неземные ив поклоны,
и чащи внутренний покой,
льняных полян цветные складки,
полей глухой переполох
и сеновал, густой и сладкий,
в котором сенокос заглох,
всю деревянную деревню,
чужую тучу за бугром,
и горизонта видимые гребни,
и тишина: как в летописи древней —
мы жили здесь и здесь опять умрем.

«На жалком теле фитилек…»

На жалком теле фитилек —
летает смертный мотылек,
и огоньком полета
его сжигает кто-то.
Летает в поле мотылек,
и утоляет уголек
его слепого тела —
пространства и пределы.
Куда как мал и недалек,
ежесекундный мотылек,
что за собою ты повлек,
охваченный полетом,
как луг с его болотом,
как лес и дол и неба потолок?

«Волн качаются весы…»

Волн качаются весы.
Дна качается завеса.
Вот уже коснулся леса
звук летающей осы.
От береговой косы
до полдневного курорта
всё идут вполоборота
дюн песчаные часы,
будто их туда завел, запутал кто-то.

«Бездонный дождь на улице бездомной.…»

Бездонный дождь на улице бездомной.
Зачем встречались сумерки на ней?
Зачем встречались люди и безмолвно
шли — каждый по отдельной стороне?
Была, быть может, некая надежда,
ну, где-нибудь на улице другой,
и дождь стоял слепой преградой между
прохожим и надеждой дорогой?
Но даже если не было надежды,
как — у дождя — ни проблеска, ни дна,
то все ж она была когда-то прежде
надежда сокровенная одна.

«В Перове стояли дымы…»

В Перове стояли дымы.
И дым, состоящий из тьмы,
блистал под луною своими пустыми боками,
как столп соляной, как колонны шлифованный
камень —
вот так исчезали из нашего прошлого мы.
Так душ неизбежная связь,
что правит житейским содомом —
она исчезает, виясь,
как дым между небом и домом.

Воспоминания о смерти

1. Воспоминания о смерти

«Вне душ. Вне вех. Прошел тот век…»

Вне душ. Вне вех. Прошел тот век,
что рифмовался с человеком.
И мы живем уже поверх
того, что было нашим веком.
А в этом умираем без помех.

«Наш век жесток и в верованьях крут…»

Наш век жесток и в верованьях крут.
Но даже в нем хотелось бы остаться,
когда по нашей улице идут,
окончив подневольный труд,
красавицы и святотатцы,
и между ними там и тут
все дети кружатся, выкрикивая святцы.

«Я бы жил совсем иначе…»

Я бы жил совсем иначе.
Я бы жил не так.
Не бежал бы, сжав в комочек
проездной пятак.
Не толкался бы в вагоне,
стоя бы не спал.
На меня б двумя ногами
гражданин не встал.
Я бы жил в лесу усатом,
в наливном саду
этак в тыща восьмисотом
с хвостиком году.
И ко мне бы ездил в гости
через жнивь и гать
представитель старой власти
в карты поиграть.

«В продолжении рода спасенья себе не ищи…»

В продолжении рода спасенья себе не ищи:
нищету своей памяти ты завещаешь
потомкам —
и не видят они, как ты медленно таешь
в ночи —
на глазах исчезают, окутаны временем
тонким.
Никого не вини. Никому не печалуйся в том.
Одиноким виденьем становится жизни истома.
Продолжить чтение
Еще от автора Александр Леонидович Величанский
Под музыку Вивальди

Книгу составили избранные стихи, изданные и не изданные прежде. Читателя ждет открытие тайны отшельничества поэта от стадионных стихотворцев. А. Величанского можно отнести к шестидесятникам, но в отличие от них он не торопился выкрикнуть, он старался осознать…

Рекомендуем почитать
Чекисты, 1970

Предлагаемый вниманию читателей сборник состоит из воспоминаний старых, заслуженных чекистов, рассказывающих о своей работе в органах государственной безопасности, а также из документальных повестей и рассказов ленинградских писателей.

Советская фантастика 50–70-х годов

В сборник вошли произведения советский фантастов, написанные в 50-70-х годах прошлого века.Содержание:* Анатолий Днепров. Уравнения Максвелла (повесть)* Геннадий Гор. Странник и время (повесть)* Илья Варшавский. Тревожных симптомов нет (рассказ)* Дмитрий Жуков. Рэм и Гений (рассказ)* Аскольд Якубовский. Прозрачник (повесть)* Север Гансовский. Винсент Ван Гог (повесть)* Владимир Григорьев. Образца 1919-го (рассказ)* Сергей Абрамов. В лесу прифронтовом (повесть)* Ариадна Громова. Глеги (повесть)* Вячеслав Назаров. Силайское яблоко (повесть)

1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II

Казнь народовольцами Александра II 1 марта 1881 г. стала поворотным моментом в истории российского освободительного движения и на многие десятилетия предопределила внутриполитическое развитие страны. Сегодня настала пора воссоздать целостную и объективную картину тех драматических событий. Попытка решить эту задачу и предпринята в настоящем сборнике.Основу книги составляют воспоминания и документы народовольцев, свидетельства очевидцев, следственные, судебные и правительственные материалы, мемуары государственных деятелей, литературные портреты погибших и казненных революционеров.

Девочка с перчиками

Странная миссия, возложенная на Тимофея умирающим родственником, до крайности его раздражает! Но он даже и представить себе не может, в какую круговерть чувств и событий вовлечет его встреча с последней любовью его покойного дядюшки…