Поцелуй Большого Змея - [96]

Шали отрицательно покачал головой и сжался еще больше. Теперь его лица не было видно, и я мог наблюдать только круглую черную шапочку на макушке.

– Тогда признавайся, – Гуд-Асик наклонился и ласково потрепал Шали по плечу. – Говори, говори, тут только твои друзья.

Шали тяжело вздохнул.

– Это была просто шутка, – он с трудом выговаривал каждое слово и по-прежнему не поднимал голову. – Когда мне рассказали про второго учителя праведности, который пришел в нашу обитель, я подумал… это выглядит шуткой… даже насмешкой. Потом, познакомившись с Шуа, я решил дать ему урок… он, конечно, скромный парень, но искренне убежден в высоком предназначении.

– Я убежден в предназначении?! – слова сами собой вырвались из рта. – Шали, как ты можешь так говорить! Я так стараюсь не выделяться, быть самым рядовым учеником.

– Да ведь ты постоянно демонстрируешь свое отличие, – злобно бросил Шали и поднял голову.

Я натолкнулся на его взгляд и смутился, в нем сквозила явная неприязнь, почти враждебность.

– Посмотри, как ты молишься, – продолжал Шали, – как ты ешь, как выполняешь упражнения. Во всем поза, вызов, претензия на уникальность. Даже в день седьмой ты не остаешься с нами, а уединяешься на краю обители, чтобы пообщаться со Светом. И шепчешься с ним вечерами, отвернувшись к стене. Ты что, думаешь, вокруг слепые и глухие?

А почему ты проскочил начальную стадию обучения? Все ученики несколько лет таскают дрова и чистят хлев, а ты сразу оказался на втором уровне, чистеньким и просветленным. Только я не вижу, за что тебя так продвинули, обойдя многих достойных. Не иначе, как кто-то из глав направлений – твой родственник. Признавайся, признавайся, Шуа! Вы ведь хотите от меня откровенности, а она должна быть взаимной.

Я не знал, что ответить. Обида и горечь перехватили горло. Глазам стало жарко, накатились слезы. Я отвернулся к стене и стал отирать их ладонью, старясь не шмыгать по-мальчишечьи носом.

– Видишь, Шуа, – рассудительным тоном произнес попечитель, – насколько не совпадает собственная оценка действий с мнением окружающих. Ведь Шали не чужой человек, он такой же ученик, как и ты, и, казалось бы, должен понимать тебя лучше и точнее, чем какой-нибудь примитивный сын Завета. И все-таки не понимает!

В этом, конечно, большая часть его вины. Но и ты виноват, Шуа. Твои поступки, слова и, возможно, мысли, дали повод Шали так себя повести. Ну-ну, успокойся, – теперь он потрепал меня по загривку.

Гуд-Асик преступил запрет прикосновения! Он сделал это ради выражения сочувствия, ради поддержки. От этой мысли слезы остановились на полдороге.

– Ты сидел на моей постели? – обиженно спросил Шали.

– Конечно, – сказал Гуд-Асик. – А разве ты был бы против?

– Нет, я не против. Разве я когда-нибудь тебе перечил?

– Именно поэтому я позволил себе посидеть на твоей постели. И на Кифиной также. Ты не возражаешь, Кифа?

– Какие могут быть возражения? – ответил Кифа. – У меня нет ни тайн, ни скрытых мыслей. Я готов пройти испытание огнем хоть сейчас.

– Ну-ну, – усмехнулся Гуд-Асик. – Какой прыткий. Испытания нужно удостоиться. Ты ведь знаешь, что происходит с теми, кто его успешно выдерживает?

– Еще бы не знать, – улыбнулся Кифа. – Оттого и хочу подвергнуться.

Все заулыбались, словно Кифа сказал что-то очень смешное. Я опять почувствовал себя немного чужим: этих трех ребят связывали крепкие узы причастности к чему-то общему, главному в их жизни. И хоть Гуд-Асик вроде бы сердился на Шали, поймав его на недостойном поведении, это вовсе не меняло его отношения к нему.

– Итак, – Гуд-Асик посмотрел на Шали. – Давайте подведем итоги. Тебя, Шали, возмутило стремительное продвижение новичка, и ты решил прищемить хвост выскочке. Так или нет?

– Так, – Шали кивнул. – Но прежде, чем ты продолжишь, ответь, на кровати Шуа ты тоже сидел?

– А где я сейчас, по-твоему, нахожусь? – спросил Гуд-Асик.

– Ну ты же понимаешь, – слегка раздраженно ответил Шали. – Не просто сидел, а сидел. Как на моей постели.

– Конечно, Шали. Конечно, я проверял его. И могу тебя заверить: твои опасения неверны. Впрочем, давай спросим самого Шуа. Вы ведь уже поняли, что он никогда не врет.

– Я понял, – подтвердил Кифа. – Ни в чем и никогда. Мне даже не по себе становится от такой честности.

«О, великий Свет! – подумал я. – Насколько они все ошибаются! Откуда, например, Кифа взял, что я никогда не вру? А я ведь никому не рассказал про поцелуй Змея, про лицо отца, про томление и еще о множестве разных вещей.

Если бы Шали знал про мои страхи, неуверенность и опасения, он бы ни за что не стал давать мне пинков. Наоборот, он протянул бы руку помощи. Во всех своих бедах я виноват сам, только сам. Если бы я не скрывался от товарищей, был бы более открытым и откровенным, то ничего бы такого не случилось.

Но с другой стороны, человек в черном плаще напал на меня в первые минуты пребывания в Кумране. Я еще не успел стать закрытым, неискренним и вызывающим, почему же он попытался утащить меня за собой?»

– Шуа, – донесся до моих ушей голос Гуд-Асика. – Шуа, ты заснул?

– Нет, попечитель, я просто задумался.

– Тебе, действительно, есть о чем подумать, Шуа, – важно произнес Гуд-Асик. – А теперь, чтобы завершить этап ссор и недомолвок, и перейти к новому, доброму существованию, расскажи нам, пожалуйста, о своем родственнике в Хирбе-Кумране.