Поцелуй Большого Змея - [97]

– У меня нет тут никаких родственников, – воскликнул я. – Вернее, мать рассказывала, будто много лет назад в обитель ушли два ее брата. Но я никогда их не видел, даже не знаю их имен. Не знаю, живы ли они, не знаю, находятся ли в Кумране.

– Он говорит правду! – вскричал Кифа. – Разве ты не видишь, Шали, он говорит правду.

– Вижу, – недовольно пробурчал Шали. Он вел себя так, будто это я преследовал его в темных коридорах и пинал под зад при первой возможности.

– Ты не прав, Шуа, – произнес Гуд-Асик, совершенно явно отвечая на мой внутренний монолог. – Пойми, твое поведение многим кажется странным. Не только Шали. Избранные – одно большое братство, в котором все про всех знают. Тебе кажется, будто ты скромно живешь в своей пещере, ходишь на уроки и, кроме нескольких учителей и двух товарищей, ни с кем не встречаешься. Но это не так. О тебе знает вся община и внимательно следит за каждым твоим шагом. Шали прав, ты ведешь себя совсем не так, как ведут обыкновенные ученики. За тобой наблюдают десятки глаз, которых ты пока не видишь.

Я тяжело вздохнул. Хорошенькое утешение! Мне действительно казалось, будто моя жизнь тихо и незаметно протекает на краю общины, а выходит, за мной внимательно наблюдают, да еще десятки глаз.

– Никто не собирается тебя утешать, – сказал Гуд-Асик. Он выпрямился, отбросил с головы капюшон и строго посмотрел на меня и моих товарищей.

Мы сидели молча, Шали и Кифа выглядели немного испуганными. Видимо, у этого разговора могли быть далеко идущие последствия. Гуд-Асик излучал власть и силу. Только что он выглядел нашим приятелем, почти сверстником и вот, за какие-то несколько мгновений, он полностью переменился.

– Духовный путь – это путь одиночки, – продолжил попечитель. – Гуртом ходят только стада коз и баранов. Избранный находит собственную дорогу и идет по ней один. Что же касается издевательств, с этого момента Шали прекращает дурацкие выходки. Я уверен, что из-за них он основательно задержится на своей ступени. Какими бы ни были причины его поступков, ему придется нести за них ответственность. Свет и насмешничество несовместны. Ессей серьезен, ведь на его духовной работе держится мир.

С другой стороны, Шуа, ты должен быть благодарен товарищу. Из-за него у тебя открылось другое зрение. Причем гораздо раньше, чем можно было предположить. Многие избранные, будучи учениками, целые годы бродили по коридорам на ощупь, а ты спустя короткое время уже бегаешь по обители, точно молодой олень.

Кифа, я удивлен твоей непонятливостью. Ученик твоего уровня должен был сам сообразить, кто гоняется за Шуа. Тебе нужно подтянуть уроки логики. Я поговорю с твоими учителями.

– Но как ты догадался!? – с отчаянием в голосе вскричал Кифа. – Я изо всех сил пытался вычислить шутника, но мне даже в голову не пришло, будто им может быть Шали!

– Догадался, как же! – бросил Шали. – Когда ты научишься читать постель, тоже начнешь догадываться.

– Постель только подтвердила мои предположения, – спокойно ответил Гуд-Асик. – Главным основанием для догадки послужил мокроступ. Невозможно допустить, будто на берегу был кто-то еще, кроме учителя Еноха и вас троих. Ессеи заняты своей работой, у кого есть время идти через всю обитель к бухте, скрываться там от ваших глаз, выжидать удобный момент и все ради дурацкой выходки? Да и, кроме того, Енох бы сразу его обнаружил. Значит, чтобы подпилить мокроступ Шуа, этот кто-то должен был войти в сговор с учителем Енохом. Несбыточно, невероятно. Значит, остаетесь только вы четверо.

Учитель Енох отпадает, Кифа был все время на виду у Шуа, да и вообще неспособен на такие штучки. Итак, Шуа и Шали. Разумеется, существует вероятность, что Шуа сам подпилил мокроступ. Однако, в таком случае мы должны признать его сумасшедшим, а он, насколько можно судить, таковым не является. Узнав, что Шали приносил и относил мокроступы, да еще сам вызвался сходить за ними, я сел на его кровать.

– Но ведь я не лежал на ней после возвращения с занятий! – воскликнул Шали.

– Зато вынашивал планы задолго до сегодняшнего утра, – в тон ему ответил Гуд-Асик. – Обдумывал их, шлифовал, уточнял. Не одну ночь и не один вечер. Постель все сохранила.

Шали снова опустил голову, и в его глазах блеснули слезы. Мне стало по-настоящему жаль товарища. Я сразу простил ему издевательства и насмешки, собственные страдания показались мне ничтожными и не заслуживающими внимания перед огорчением близкого человека. А он успел стать мне близким; за месяцы, проведенные в одной комнате, я привык к нему и полюбил.

– Шали, – сказал я, протягивая ему руку. – Шали, я вовсе не сержусь. Ты мой друг, Шали, и я не хочу, чтобы ты сокрушался из-за всяких глупостей.

Шали поднял голову, взглянул на мою раскрытую ладонь и, не говоря ни слова, вложил в нее свою.

– Слава Свету! – воскликнул Гуд-Асик. – И слава его сынам, умеющим прощать и способным подняться над эгоизмом.

Глава XIII Неожиданная разгадка тайны

В ночь после разговора с Гуд-Асиком я долго не мог заснуть. Шали тоже ворочался с боку на бок, и лишь Кифа спал безмятежно и крепко. Я простил товарища, но неприятный осадок на сердце остался. Еще и еще раз я вспоминал историю наших недолгих отношений, пытаясь понять, как и чем я мог уязвить Шали.