Побѣдители - [130]
– …бегал… в шубке… меховой… – Это был не голос Романа, это была бесплотная тень его голоса. Невыразительный – однотонный – шелест. – Не бойся, Ната. Я не умру.
Мне показалось, что умираю я, сейчас… Я не проживу больше и минуты… Сердце трещит, разрывается, бешено колотясь от безнадежности к надежде, от надежды к безнадежности.
Как же страшно – надеяться.
Роман не засыпает больше этим жутким сном под названием «кома»?! Роман – очнулся?
– Э, я пока не верю… Мыши, они глупые, глупее Лены… Ну-ка, поработаем… Поработаем, мышь… Вспоминай… Для малютки… для такого… Велики рога коровы… И копыта велики… И медведевы клыки… Если взять у пчелки жало…
– Тоже будет… толку… мало…
Показалось ли мне, что голос Романа сделался еще слабее?! Нет, нет, ведь он же отвечает!
– Молодцом, мышь… Ну же, работай! Дед Игнат в избе своей… Отыскал морковный клей… Из бутылки половинку…
– Вылил… ёжику… на спинку… Ната, я здесь.
– Работай. Говори. Вспоминай. – Огоньки в глазах Наташи колыхались, словно свечи под дуновением ветра. – Видишь, ёжик, возле ёлки…
– На земле… лежат… иголки… Охрану… усилили?
– А, вот как мы запели… Эдак я впрямь скоро поверю, что живой…
– Усилили… Усилили охрану, будь покоен! – Не выдержал Ник, сделав шаг вперед. – Ну, хочешь, я из комнаты в комнату стану под охраной переходить? Ты только…
– Боюсь, Ваше Величество, он вас пока не слышит, – проговорила Наташа обыкновенным голосом. – Сейчас кое-что проверим… Нелли, подойдите…
Я в мановение ока оказалась у изголовья ложа.
– Ну же… Еще капельку, Роман… Постарайся еще немного. Я прошу тебя… Лена здесь… Но ты должен услышать ее…
– Здесь?.. – Роман попытался обвести глазами помещение. Получалось плохо. – Ната… Кто здесь… еще?
Наташа кинула мне взгляд.
– Здесь я… – Я тихонько коснулась рукой холодного края плоской и маленькой подушки. – Роман… Ну хочешь… Хочешь, я больше не стану курить? Ведь тебе не нравится.
По его синеватым губам пробежала знакомая усмешка.
– Хорошо… – Глаза Наташи рассмеялись. – Ну, покажи мне, что слышишь Лену… Говорите, Нелли. Как я – на продолжение.
– Глаза орлиные глядели, – первым мне пришел в голову деньрожденьский разговор, – куда-то в сердца глубину… Он мне сказал… На той неделе…
– …я возвращаюсь… на войну93…
Голос оставался столь же слаб, но что-то изменилось. Исчезло, я ощущала это всеми струнками, чувство, будто Роман говорит издалека.
– С военных птиц ширококрылых
Мы будем молнии метать…
– Пусть я ходить …уже… не в силах…
Зато могу… еще… летать…
– Очень хорошо. Так что же, доктор? Что показывают высокоумные приборы?
– Показания выравниваются… – хрипло выдохнул Синицын. – Уже выровнялись… Думаю, теперь можно дать ему отдохнуть. Теперь это восстановит силы.
– А он не… – Я побоялась договорить.
– Опасности погружения в кому больше нет. – Врач меня, разумеется, понял.
– А теперь спи, мышь. Ночь же на дворе. – Наташа бережно выпустила руки Романа, правую, ту, в локоть которой не уходила игла, поднесла к лицу и поцеловала в середину ладони, как целуют детей. Тихо поднялась со стула. – Все будет хорошо. Спи.
– Не понимаю… – Синицын отер взмокшее лицо платком. – Что вы сделали? Что вы сделали и как?
– Если можно… доктор… немножко нашатырного спирта. – Наташа схватилась рукой за поручень медицинской каталки.
Но стекло уже хрустело – в руках сестры Елизаветы, моментально извлекшей ампулу из своей монашеской сумочки-кармана. Едкий запах не показался лишним и мне.
– Ах… – Наташа с жадностью поднесла стекляшку к лицу – в обеих ладонях, словно пила из них воду. – Благодарю.
Мы покинули палату: Ник, я, Наташа, сестра Елизавета, хирурги. Сестра, чье место занимала Наташа, вернулась к изголовью Романа.
Я бросила в дверях взгляд на лицо, поднятое неудобной подушкой. Оно уже не пугало, хотя так же глубоко запавшими казались глаза, так же резко проступали все черты.
Я спокойно шагнула за порог. Сегодня мне еще разрешат сюда возвращаться. Я вернусь совсем скоро. Я буду стеречь его сон.
– Ее надо срочно уложить, – деловито обратилась к Синицыну сестра Елизавета. – Уложить, дать и вколоть все, что полагается обычно… донорам.
– Я сразу поняла… что вы еще догадливее… чем кажетесь… сестра… – как-то беспомощно улыбнулась Наташа. Голос ее теперь прерывался так же, как только что – голос Романа.
– Вы все слышали, – Синицын кивнул двум младшим сестрам. – Быстрее!
Теперь Наташу подхватили уже под обе руки, увлекая по коридору. Мне показалось со спины, что на ней слишком просторна одежда.
– Что с ней?
– Недавно было тяжелое обострение арахноидита. Ей еще не позволено нарушать постельный режим.
– Боже… – Хирург обернулся к молодому коллеге. – Василий Степанович, вы сейчас возьмете все под свой контроль. Вызовите ее домашнего врача. Если понадобится – пусть займутся госпитализацией. На пульте вас пусть сменит Корнелюк.
– Да, Ваше Превосходительство.
– Леночка…
Сестра Елизавета провела рукой по моим волосам – от затылка к плечам. Она, только она, увидела сейчас, что я больше не держу себя в руках, что я вот-вот зарыдаю.
– Леночка… Вы еще не поняли, но все злое отступило. Подумайте… Все не зряшно. Государь невредим, и очевидно сейчас раздумывает, где бы сыскать уголок уединиться, не смущая сестер и не нарушая стерильности, с папиросой. И где бы эту папиросу среди ночи раздобыть.
