По ту сторону - [46]

— Ох, мам! Не стоило. Я бы чего-нибудь перекусил по-быстрому и спать лег. Глаза все равно закрываются.

— Вот и правильно. Сейчас пойдешь отдыхать, но для начала нужно подкрепиться. — На столе вырастало все больше посуды, заполненной и пустой, еще не дождавшейся своей очереди. — Путь ведь неблизкий был. Еще, пади, в самолете не кормили. А если и кормили, то разве можно это назвать едой?

— Ма?.. — окликнул ее Даррен без особого, однако, энтузиазма.

— Да ты что ж, нашу мать не знаешь? Если готовить, так на целый батальон, а тут еще гражданские нахлебничать пожаловали, — усмехнулся отец. Он уже давно отпустил сыновей и принялся за столовые приборы.

Даррен хмыкнул, пробормотал «это точно» и уставился в тарелку. Раньше шутки были смешнее. То ли отец стареет, то ли он сам. Пахло застоем. Они все пропитались им. А еще неловкостью. Он им мешал. Смущал их. Ни один из них не признал бы этого, но знал это каждый — Даррен больше не один из них. Вот и все. Он даже не ощущал в этом горечи.

— Ты что-то похудел, или мне кажется? Ты там чем питаешься вообще?

— Эбби, оставь ты его хоть на секунду. Совсем заболтала парня — он аж вилки ко рту поднести не может, — Сангвин старший гоготнул. Его жена и двое детей отозвались дружным, но сдержанным смехом. Он был похож на эхо, прилетевшее из прошлого. Чужакам в этом доме, может, и рады, но им там явно не место.

* * *

Даррен проснулся в своей старой комнате. В ней все было по-прежнему, и прошел он в нее даже не задумываясь. Незарастающая тропа в детство привела его к ней. Он посмотрел на время — проспал всего два часа. Снизу доносились голоса и звуки приготовления к «важному» ужину. Даррену было не понять его важности — придет ведь всего пара человек, на него посмотреть, но куда больше себя показать. Он не хотел вставать. Его вдруг парализовало. Он спал в этой комнате с глубокого детства до двадцати двух лет и теперь, лежа в ней, он мог представить, что этих шести лет не было. Ну конечно же, это так просто. Через несколько минут он перестанет лениться, спустится вниз, поможет отцу завести проржавевший фургон, а потом радостно направится на работу в мастерскую — чинить обувь. Он ведь этим и занимался с тех пор, как окончил школу. Копил деньги на переезд, а в свободное время читал и художественную литературу, и критику — по ней, он считал, что учился, — веря, что это ценный вклад в будущее. Как видно, не зря. У него заскулило в районе сердца. Не помогать ему отцу с фургоном, не целовать мать в лоб на прощание, не грозить строго ухажерам сестры, не гонять мяч с братом. Они и сами справятся. Он больше не с ними. Он гость — званый и долгожданный, — но гость.

С тяжелым сердцем и болью в груди Даррен сел на кровати и огляделся. Ну да, все, как он помнил. Все, как в прошлый раз. И позапрошлый. И шесть лет назад. Они никогда ничего не меняли, не переделывали его комнату, будто ждали, что он вернется. Но он не вернется. С некоторых жизненных путей не свернуть назад. А здесь все те же стены, только если очень хорошо присмотреться, становится заметно, что краска в некоторых местах — напротив окна и там, где останавливались надолго солнечные лучи — выцвела от времени. Шторы десятилетней давности. До восемнадцати лет он держал у себя занавески с супергероями, но стоило ему достичь совершеннолетия, как настало время повзрослеть и остепениться. Интересно, где они теперь? Может, мама сохранила их на чердаке вместе с прочим ценным хламом. Вряд ли. Что ценного в занавесках? Потертый письменный стол, залитый в нескольких местах чернилами. На нем были и другие пятна, но определить их происхождение было гораздо сложнее, скорее всего, что-то из еды. Над столом — расписание школьных занятий последнего учебного года. Он четыре года собирался его снять и так и не собрался. Вот и сейчас он, вроде, потянулся, чтобы сорвать лист, намертво прилепленный скотчем, но опустил руку. Несколько учебников и тетрадей на столе. Их сюда, наверное, сложила мама, когда он уехал. Подобрала где-нибудь на полу или в углу шкафа. Даррен подошел к столу и открыл одну из тетрадей. Боже, что это? Химия? Как изменился почерк. Даррен никогда в подобные вещи не верил, но сейчас ему стало жутко любопытно, что о нем говорит его нынешний почерк и его почерк десять лет назад. Уж явно они принадлежат разным людям. Постер с портретом и цитатой Хемингуэя на стене: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения». Даррен задумался: как он сам? Держится? Или подвел кумира юношества? Шкаф заклеен стикерами, которые он собирал в шестнадцать лет, с музыкальными группами. Да он был меломаном. Ему вспомнилось, как одним летом он продумывал четкий план побега из дома на рок-фестиваль. Духу не хватило. А сейчас его туда и не загонишь. На стуле, стоящем рядом со шкафом, висит его старая джинсовка. Он долго думал. Наконец решился. Куртка была почти впору. Чуть-чуть узковата в плечах. Книги-книги-книги на полках. Любые жанры, любые эпохи. Он читал все подряд. Ну хоть что-то в этом мире остается неизменным. Несколько рамок с фотографиями. Те, что не подверглись перемещению и дальнейшему уничтожению. То, что уцелело. Какие-то он сам сюда поставил, какие-то, видимо, позже принесли родители. Вот он с Мартой и Джеймсом. Десять лет назад. На его выпускном. Потертая тумбочка. На ней — телевизор, в ней — коллекция дисков. В основном, старая голливудская классика. Даррен сел на колени и стал перебирать старые во всех отношениях фильмы. Некоторые из них он и сейчас помнил почти наизусть. Были среди них и те, что хранили гораздо больше, чем несколько гигабайтов движущейся под звук картинки. Какие-то он любил пересматривать, когда болел; какие-то всегда смотрел с отцом; тут были и рождественские фильмы, которые они всей семьей пересматривали каждый год, сидя в гостиной на первом этаже с чашками чего-нибудь горячего в руках и огромной миской свежеиспеченного мамой печенья на столе. И куда все это ушло? Ему даже грустно не стало. Он давно забыл, какова на вкус ностальгическая грусть, но он всегда представлял ее истязающе прекрасной, как в романах Фицджеральда. Ему лишь стало жаль, что он больше не способен это чувствовать. Он бы очень-очень хотел, но высокие ворота замка крепко заперты. Тогда Даррен понял, что нужно делать.