Даррен раздраженно захлопнул книгу и, отложив в сторону полустертый карандаш и уже изрядно заляпанные очки, устало потер виски. Беглый взгляд на электронный циферблат часов, появившихся на подсвеченном нажатием пальца экране мобильного, вызвал у него лишь вздох разочарования: прошло всего полчаса, а ведь у него было такое чувство, будто он читает уже целую вечность. Роман, если можно было его так назвать, уже казался непомерно затянутым, а ведь прочитана была только одна из шестнадцати глав. Наверное, все дело в изобилии, вернее, в переизбытке деталей. А может, всему виной жуткая головная боль, донимающая Даррена с того момента, как он раскрыл книгу. Или тяжелые тучи, скопившиеся в небе. Даррен долго смотрел в окно, решая, стоит ли выпить обезболивающее и продолжать ли чтение. С одной стороны, мысль о том, чтобы взять перерыв и отвлечься от этого литературного апокалипсиса по абсолютно веской причине, не давала ему покоя. С другой, дедлайн неумолимо приближался, а материала для рецензии было непозволительно мало.
Взяв себя в руки, думая о родине и долге перед читателями, Даррен принял лекарство и, сев перед выключенным телевизором, ждал, когда уйдет боль. В голову тут же полезли мысли, от которых он так хотел избавиться с помощью чтения. Именно поэтому Даррен был так рад получить должность литературного обозревателя в одной из газет города, тогда еще совсем крошечной, но теперь занимающей свою нишу среди крупнейших издательств и перешедшей на журнальный формат. Работа эта была хороша, кажется, всем: его рабочее место находилось там, где ему самому того хотелось, а значит, не нужно было ежедневно вставать по будильнику, тащиться сквозь ярость час пика и весь день сидеть на месте, погрузившись в монотонную давно надоевшую работу или только симулируя активную деятельность. Он мог работать когда захочет, где захочет и, по большому счету, с чем захочет. Выбор книг для прочтения и рецензирования на следующий месяц он всегда обсуждал с главным редактором, но в целом право на принятие окончательного решения оставалось за ним. Ему не нужно было отпрашиваться с работы в случае необходимости, и выходным у него мог быть любой день на выбор. Да и платили ему весьма и весьма неплохо. Однако больше всего Даррена привлекала возможность полностью отгородиться от реальности и уйти в вымышленные, полные чужих эмоций, миры, созданные незнакомцами за много километров от него. Это если книга хорошая. А если не очень, и чтение, как сегодня, никакого удовольствия не доставляло, можно было перенести свое негодование, недовольство нерадивым автором и прочие, никак не связанные с его работой, но спровоцированные ею, негативные эмоции на тонкие глянцевые листы журнала. Во втором случае, конечно, далеко в своих возмущениях было не зайти, но для всего, что не проходило дальше редакторского стола, существовала блогосфера.
Так, на смену мрачным мыслям о человеческом предназначении и скоротечности жизни пришли язвительные, готовые вот-вот разлететься по миру замечания относительно очередного литературного провала современности. И неважно, что книга еще не дочитана. Что уж там, она едва начата. Угрюмый настрой Даррена усугублялся гнетущей погодой за окном, а потому он посчитал, что его едва сформировавшееся мнение должно быть увидено как минимум той частью населения планеты, у которой имеется доступ к интернету. Он уже мысленно блуждал среди эпитетов, метафор и сравнений, когда раздался звонок, вернувший его к реальности.
— Да? — ответил Даррен, еще не до конца стряхнув с себя задумчивость.
— Все читаешь, умник? — раздался в трубке вечно бодрый и (возможно, именно поэтому) ужасно раздражающий голос его младшей сестры Марты.
— Приходится стараться за двоих.
— А ты все шутишь! Как у тебя дела? Как работа? Представляешь, Стива повысили! Мы так рады!
«Права была Дейзи», — подумал Даррен, — «нет для девушки в наше время ничего лучше, чем быть хорошенькой дурочкой».
Как только он услышал в трубке голос сестры, ему сразу стало ясно, что особо к ее монологу можно не прислушиваться. В зависимости от количества и важности накопившихся у нее за время ее отсутствия в его жизни новостей ближайшие десять, а то и все тридцать минут будут посвящены исключительно ее персоне и тому, что ей кажется жизненно важным. Конечно, самые увлекательные детали она оставит для личной встречи, которая как раз должна была вот-вот состояться, иначе разговор затянулся бы на несколько долгих часов. По телефону она давала только общую сводку, подкрепляя ее своими чересчур эмоциональными комментариями. Ему оставалось только стиснуть зубы и бормотать бесконечные слова согласия и удивления. «Ага», «конечно», «ясно», «правда?», «ничего себе». Они врывались в ее речь абсолютно хаотично, без какой-либо привязки к контексту, но она, кажется, этого вовсе не замечала. Ей достаточно было слышать голос собеседника, дававший ей знать, что связь не оборвалась и она по-прежнему на связи. Хотя даже если бы Даррен вовсе молчал, она продолжала бы радостно тараторить что-то, лишь изредка прерываясь, чтобы спросить: «ты меня слышишь?» или «ты еще здесь?». Слышал ли он ее? Это спорный вопрос. Периодически, когда Марта в порыве эмоциональности повышала голос, вспышки еще не утихшей головной боли пробуждали Даррена и впускали в его сознание обрывки казавшихся ему совершенно бессмысленных фраз. Цепляясь за них, Даррен выстраивал диалог с сестрой, плавно перетекающий в монолог, которому не суждено было покинуть пределы его воображения.
