По ступенькам к виселице - [8]

А люди тем временем подтягивались к месту явной расправы. Они окружали его, достаточно близко, чтобы разглядеть все до мельчайших деталей, но и удаленно, дабы считать себя непричастными очевидцами. Сзади меня тоже слышались звуки торопливых шагов и возгласов.

Люди жаждали зрелища. Нет! Они голодными и обезумевшими глазами впивались в картину неравновесной жестокости и, нетерпеливо сглатывая слюну, предвкушали заранее известный финал. Люди замерли, впитывая ароматный кровавый сок действительности. Но самое поразительное — они искренне, я бы сказал фанатично, верили в то, что поступают правильно.

— Мы говорили, говорили тебе! — ревели свирепствующие детины, склоняясь над девочкой, она лишь плакала и жалась теснее к земле, обнимая костлявыми содранными в кровь руками свое дрожащее тщедушное тело. — Мы приказывали исчезнуть! А ты не послушалась! Ты дитя нечистой силы! Маленькая шлюха, желающая совратить наших сыновей…

Народ ликовал в согласии и требовал вершить суд по справедливости. А я чуть ли не смеялся. Более забавной и гротескной вещи, нежели людская тупость трудно сыскать. Однако приговор вершился, и ничто не могло его отвратить.

— Давайте, раз и навсегда накажем эту дрянь! Дадим огонь ее развратному чреву! Сотрем заразу! — предложил самый широкоплечий из мужчин, и, судя по добротно сшитой одежде, самый богатый, а потому и уважаемый.

— Так ее! Проучить сволочь! — заревела восторженная толпа, пьяная кровавым предвкушением.

— Прошу не надо, нет! Я же ничего не сделала! — противовес людскому морю кричала и роптала заплаканная девочка, но было поздно.

Сильные руки мужчин распяли ее тело на земле, удерживая от резких движений и мешая вырваться, другие раздирали ее куцее одеяние, обнажая перед публикой сокровенные, никем не тронутые, места девственного тела.

Я видел, как девочка попыталась сдвинуть ноги, когда белесый пушок на ее лобке стал виден всему сборищу горожан. Ей было стыдно, она кричала и извивалась худым побитым телом, грозящим вот-вот надломиться, а толпа похабно улюлюкала, и самые смелые выкрикивали сальные непристойности.

— Поджигай! — выкрикнула какая-то женщина с грубым, изуродованным оспой, лицом. Ее слова подхватили все и разнесли восторженным эхом на многие километры вокруг.

Словно по наитию, мужчины послушались. Факел танцевал по их условной цепи, передаваемый из рук в руки, пока не оказался у самого уважаемого из карателей. Сдвинув брови, он стал подносить огонь, искрящийся своим обжигающим величием, к незащищенной промежности девочки.

И тут она все поняла, словно жертва, брошенная на алтарь, девочка перестала кричать и биться. Она повернула голову в мою сторону, устремляя на меня непонимающий, отчаянно горестный и проникновенно смиренный взгляд.

На секунду все замерло, превратившись в замедленную размытую картинку. Я видел только девочку — неподвижную, почти уже мертвую от страха. И лишь слезы с неизменным соленым отчаянием продолжали катиться из ее сейчас огромных глаз, блестящих смертной мукой и страданием. «Почему?» — вопрошал ее взгляд, призывая меня к ответу.

— Вот только не надо… Не надо так на меня смотреть, — с искренней досадой буркнул я и отвел взгляд. Но я все равно продолжал его чувствовать. Сознание ярким кадром напоминало мне «как!» девочка смотрит.

— Черт вас дери, люди… — раздраженно рыкнул я.

Пришлось призвать ветер и метнуть на факел. С разочарованным шипением огонь подчинился моей воле и не стал сопротивляться. Но там, где даже стихии отступают, человек продолжает поражать своей идиотической настырностью. Мужчины сыпали бранью и тянулись за новым факелом….

— Ладно, — отчеканил я, прикрывая глаза и сдвигая брови, внутри меня рождалось единственно правильное решение. — Видит Сила, я не хотел… Но все! Достали. Бесите… Как же вы меня бесите… Как же!

Мне было безразлично, пока люди не пустили в ход неоправданную Жестокость, самое дурное облачение моей сестры. Жестокость, хоть и составляет со мной одну семейную линию и находится крайне близко, лично мне чужда.

Я и так не в восторге от ее винтажных, вечно перепачканных в грязи нарядов, наброшенных на мощное тело с вызовом и провокацией. Но вот «неоправданность» я не выношу совершенно. Глупые человечки, так легко попались в лапы искусной сестрицы. Что ж… Придется им познакомиться и со мной.

Мои губы искривила усмешка, плавно переходящая в оскал безумного рта. Зубы заострились, знаменуя начало трансформации. Хитрые вороны, почуяв опасность, пренебрегли интересом и взмыли в воздух, дальновидно уносясь прочь.

А дальше… От моей шеи разлились черные струи, походящие на густой мазут. Они мерно докатились до домов и, превращаясь в липкую массу, стали ползти вверх по стенам, твердеть и образовывать в нити блестящей паутины, поднимая мою голову в метрах трех над землей. Сзади из подворотни послышался пронзительный крик мальчишек-зевак, им не повезло увидеть меня первыми.

Нити среагировали молниеносно. От общей массы отлипло две или три, приняв форму заостренных черных копий. Еще секунда и выстрел, надоедливый источник крика был неотвратимо поражен. Жаль пареньков, но кровь такая вкусная… Я поглощал ее через черные нити, питая и обогащая свое будущее тело.