По небу полуночи ангел летел... - [23]

Закон Нумбакулы

Еще на слякотной Лиговке есть рок-магазинчик «Костыль», где продаются модные прибамбасы — черные куртки, отделанные косыми молниями и заклепками, черные футболки, оттиснутые желтыми черепами, стальные подвески в виде гробиков со скелетами. «Жизнь отстой, — философствует рокер, — а смерть навсегда». У магазинчика пацаны дурачатся — невпопад пасуют друг другу маленький мешочек:

«Гей, Фома!»

«Гей, Ерема!»

Испуганно шарахаются в сторону прохожие, когда летит через улицу мешочек, где не мелкая свинцовая дробь погремливает, но обыкновенная перловая крупа. Впрочем, пугаются они не мешочков, а воинственного обличья ходячих мертвецов, украшенных железной символикой смерти. Этим свирепым «готам» — глаза подведены черным, ногти намазаны черным, а гребень драконий зализан набок — не хватает только солдатского котелка на ремне.

«Солдатский котелок — весьма удобный сосуд, — рекламирует старик Емшан священную утварь древних германцев, — здесь можно хранить пучок степной травы». Иногда же облачается старик Емшан в оранжевую куртку-кенгурушку и рассказывает пацанам об австралийском племени акильпа, таинственно исчезнувшем в пустынях пятого континента.

Легенда об акильпа

Верховным божеством племени акильпа был Нумбакула. Он создал первого человека — первого акильпа, научил племя охотиться и ловить рыбу, строить шалаши и разводить огонь. Он установил для акильпа строгие правила жизни — кому поклоняться и кого бояться, куда следует идти, а куда — ни шагу. Затем Нумбакула срубил деревои соорудил из него столп истины. По этому столпуон взобрался на небеса и поселился там, наблюдая с заоблачных высот, как акильпа соблюдают его божественные законы.

Акильпа остались без предводителя и не знали, что делать. Раньше Нумбакула безошибочно приводил их к густым чащам, где гнездились птицы, к быстрым рекам, где водилась рыба. А теперь никто не представлял, куда направляться — на север или юг, на восток или запад. Неожиданно столп накренился, и акильпа догадались, что это Нумбакула подает с небес добрый знак — показывает им дорогу. Мужчины взвалили бревнона плечи и двинулись в путь.

Многие годы акильпа кочевали по земле, и всюду носили с собой столп истины, с помощью которого они поддерживали связь с небесами и своим божеством. Придя на новое место, они устанавливали столп посередине, украшали его зелеными ветвями и совершали жертвоприношения. А потом, когда наступала необходимость, просили егопоказать верную дорогу. Но однажды случилось непоправимое. Одряхлевшийот времени столп рассыпалсяна куски, и акильпавновь оказались на распутье. В полной растерянности они уселись на корточки вокруг обломков и стали дожидаться смерти. С тех пор о племени акильпа никто ничего не слыхал.

«Закон Нумбакулы гласит, — старик Емшан поднимает кверху указательный палец, — каждый народ тащит на себе свое бревно. Если оно разрушается ветром или пожирается огнем — народ погибает. Сегодня мы с вами сидим на пепелище, глядим на черные головни идей и безнадежно загибаемся. Но я говорю: гей, акильпа! Давайте разыщем свой столп истины и украсим его зелеными ветками жизни! Давайте устроим субботник мысли!»

Так появились на сумрачных петербургских улицах оранжевые куртки-кенгурушки, которые жонглировали щепочками правды:

«Гей, акильпа Ерема!»

«Гей, акильпа Фома!»

Телефонная интермедия

«Слышала, Маша замуж за чеченца собралась?»

«О Господи!»

«Платок с головы не снимает».

«О Господи!»

«Питается объедками со стола».

«О Господи!»

«На рынке овощами торгует».

«О Господи!»

«Он так из нее шахидку сделает!»

Белый волк

В синих сумерках выходит Белый волк на охоту. Глухие питерские дворы — вот его долины. Кривые питерские подворотни — вот его ущелья. Темные питерские крыши — вот его небо. Вспышки ярой ненависти озаряют его мысли. Гремучие песни Паука отворяют его слух:

Ночь вернулась. Что случилось?

Но не спит никто во мгле.

Где ангел — ангел снов и мглы?

Здравствуй, друг. Я — добрый ангел.

Я могу тебя убить.

Белый волк — ровесник несказанной ярости, торжествующей на просторах распавшейся империи. По ночам снится ему детский сон о зеленом коридоре свободы: жаркая, душная мгла, нависшая над руинами, а между стонущими камнями — дорога, по которой спешат беженцы, и он с мамой спешит, увязая по щиколотку в жидкой, глинистой надежде. И старая баба Рая рядом спешит, и остальные, кто жил ту долгую бесконечную ночь в подвале разрушенного дома, пока кто-то не бросил сверху листовку: «Все, кто не покинет город, будут считаться террористами и будут уничтожены». Дневная мгла раскалывается грозненскими громами — идет минометный обстрел. Очередной взрыв раздается поблизости, густо смешиваясь с истошными криками. Невидимые куски железа свистят в воздухе над толпою, и мама остается лежать на этой жуткой дороге к счастью. «Вставай, мамин красавец, — плачет старая баба Рая, дергая его за рукав. — Бежать надо, мы за мамой потом придем!» И все опять поднимаются, опять бегут к выходу, где дрожат зыбкие тени солдатиков и неясные спасительные блики.

Белый волк слышал, что Сам, пролетая однажды над зеленым коридором свободы, ужаснулся диким руинам и нестроениям. И тогда сказал Сам то слово сокровенное, святое, героическое, которое эхом отозвалось в сердцах жаждущих жить, жаждущих любоваться небом и солнцем, жаждущих мечтать о любви и тихой радости. Он сказал: «Война!»