Быть солдатом революции — это значит хранить нерушимую верность делу, верность, которая проверяется в жизни и в смерти.
Эрнст ТЕЛЬМАН.
Теперь уже, наверное, никто не сможет поведать о том, почему он, деревенский малограмотный парнишка, бежал от отца в Питер. То ли крутой нрав новгородского землепашца Родиона Матвеева был тому причиной, то ли рано проснувшееся желание самого Михаила жить своевольно, то ли еще что.
Известно: поздней осенью 1907 года пятнадцатилетний паренек очутился в столице Российской империи. В руках — узелок с бельишком и небольшими сбережениями: как-никак два лета бурлачил на Мете у подрядчика Шаркова. Устроился поначалу мальчиком на побегушках в частную техническую контору «Иохим», а затем рассыльным при Ларинской гимназии. Город знал плохо. Посему вскоре перевели его в истопники: дело нехитрое — знай подбрасывай поленья в огонь. Перезимовал между печками в классных коридорах. Потом подался в конюхи, а там — в швейцары.
Так вот и мытарствовал бы Михаил Матвеев в Питере, если б не повстречал рабочего Жукова. Он, Жуков, как увидел нескладного швейцара у девятого дома на Бармалеевой улице, сразу понял: пропадет парень, обернется блюдолизом. И привел его на завод «Вулкан». Стал Матвеев подручным токаря: трудился рука об руку с Тишкой Гартным, будущим большевистским писателем и академиком.
С тех самых пор накрепко связал Михаил свою жизнь с рабочей Петроградской стороной. Здесь нашел любовь-зазнобу. Здесь родился у него первый сын. Здесь в феврале 1917 года добровольно вступил в Красную гвардию. Командир отряда Луц так и сказал: «Матвеев нашенский — не подведет!» Не подвел: во время уличных боев метко стрелял по жандармам — последним гвардейцам, отважившимся защищать павший царский трон.
Надежным человеком был Матвеев: что ни скажут — сделает без рассуждения. Вот и 25 октября явился как приказали на заводской двор. Вместе со всеми вскрывал топором длинные ящики с винтовками, присланные сестрорецкими оружейниками. Вместе со всеми шагал под красным знаменем к Зимнему дворцу, чтобы свергнуть по призыву большевиков демократическое Временное правительство. У дворца его избили до полусмерти. Позднее вспоминал: «Нанесено было до 20 ударов тупым оружием по голове. Перевязку мне сделали в Преображенском полку по распоряжению т. Антонова-Овсеенко»(1).
Это был первый бой Михаила Матвеева за Советскую власть. А сколько еще впереди!
В красногвардейской цепи спускался он с Пулковских высот навстречу казачьим сотням генерала Краснова. Сквозь декабрьскую метель мчался по чугунке, вез голодающим эшелон хлеба с украинской станции Гришино — по личному указанию Владимира Ленина. Возглавлял летучий отряд Чека на Петроградской стороне. Штурмовал мятежные форты «Красную Горку» и «Серую Лошадь». И жестоко мстил за гибель 370 красных бойцов, казненных неклюдовцами накануне: «вместе с Павлуновским, Медведевым, Ждановы, Разиным, Сулаковым и Ругаевым производили все операции расстрела собственноручно»(2). «За беспощадную борьбу с контрреволюцией» получил именной браунинг.
Только вот задумывался ли он, кого убивал? На фортах, в крепостных полках служили его земляки — крестьяне Новгородской и Псковской губерний, уже познавшие, что такое продразверстка.
Вряд ли думал о том бесстрашный чекист. С тех пор, как избили его у Зимнего дворца, частенько терял память, истерично кричал или морщился от болей, разламывающих голову. Да и забыл Михаил, откуда родом — из какого родника воду пил, из какой печи хлеб ел. За десять с лишним лет ни разу не приехал в отчий дом: напрасно ждала его старая мать, Прасковья Осиповна, схоронившая мужа на деревенском погосте…
Но служил Михаил честно, как подобает солдату Революции, в которую он верил и которую, может быть, даже боготворил.
Правда, однажды написал, как мог, бумагу начальнику: «В виду тово, что я человек мало грамотной и кроме всево тово необладаю памятью и красноречием, посему считаю себя слабым для работы. Прошу вашево разрешения для использования миня на другой работе или вовсе уволить из органов ГПУ как неспособново»(3).
Случилось это после того, как выручил он своего дружка Юргенса: тот, будучи выпивши, тащил с фабрики шоколад милиционеру Фишу. Задержали пьяницу на проходной, сдали куда надо. Он позвонил Матвееву: Миша, спасай, залетел по пьянке! Спас — ослобонил от народного суда. Но кто-то заинтересовался этим делом: Фиша осудили на год «за незаконное получение продуктов», а Матвееву, знать не знавшему про украденный шоколад, влепили строгача по партийной линии. Он замкнулся, понял, что в ГПУ «много публики, которая всегда способна закопать… живым в могилу».