Всю жизнь Игорь (имя изменено) стремился к совершенству и, надо признать, не единожды его достигал. Правда, довольно необычным образом.
Еще в утробе матери Природа наделила его могучим талантом художника, однако по дороге в этот мир он получил родовую травму, медицинское название которой – асфиксия (отсутствие дыхания при наличии сердцебиений). И хотя реанимация новорожденного прошла успешно, в его мозгу что-то сдвинулось. Результаты этого сдвига проявились не сразу, но, в конце концов, дали о себе знать, причем весьма своеобразно.
Впервые попав в пионерский лагерь, Игорек чурался всего коллективного, вроде футбола или волейбола, а сидел в библиотеке и сам с собой играл в шахматы. Но не так, как все. Он строил шахматные башни – фантастически неустойчивые сооружения из шахматных фигур, в основании которых была всего одна (!) пешка. Достигнув в этом занятии совершенства, он начал заключать пари – на рубль или на три, обещанные любому, кто сможет повторить. Пробовали многие, но не смог никто. Игорек обогатился и курил только дорогие сигареты "Тройка", покупка которых сопровождалась перелезанием через два забора – лагерного и соседнего дома творчества писателей.
Однажды (дело происходило уже в городе) школьные хулиганы исцарапали классную доску неприличными надписями. Директор распорядился ее заменить. Пришли люди в ватниках, начали крушить и стучать. Игорь поднял кусок только что оторванного от стены линолеума и долго его разглядывал. Потом положил в портфель и отнес домой. Дома он взял из отцовского набора инструментов самую маленькую отвертку, заточил ее наискосок и заперся на балконе. Бабушка несколько раз заглядывала в окно, видела склонившуюся над чем-то голову внука и, радуясь его непонятному усердию, отходила.
Часа через два Игорь открыл дверь, аккуратно подмел какие-то крошки и стал нарезать ножницами листочки бумаги.
Пора развеять туман: рукастый мальчонка сфабриковал из линолеума им же изготовленным резцом печать детской поликлиники, наштамповал справок и, размашисто срисовывая медицинские каракули, начал "законным" образом отпускать с уроков себя самого, друзей и девочек, которым симпатизировал. Его фальшивки практически ничем не отличались от настоящих. Так продолжалось несколько месяцев. Потом Игорь внезапно закрыл "фирму", ничего не объясняя друзьям. Может быть, он вовремя почувствовал опасность разоблачения. Во всяком случае, пойман не был.
Не стала достоянием гласности и другая его школьная проделка. Вернее, не проделка, а, по крайней мере, трехлетняя практика параллельного ведения двух дневников: одного с двойками и замечаниями – для учителей, другого, благостного с "четверками" и "пятерками" – для родителей. Не трудно догадаться, что это сопровождалось подделкой подписей тех и других. В семье царила тишь и благодать, но когда пришла пора получать аттестат зрелости, родители были несколько шокированы неожиданным обилием в нем "троек".
Естественно, что в институт наш троечник не попал, а угодил в армию. Там он почти сразу стал "художником", то есть человеком, который не роет окопы и не ходит в наряды на кухню, а сидит в "ленинской комнате" и рисует всякие плакаты. Сослуживцы "сачком" его не считали и не обижались, потому что он мог выписать даже самому последнему разгильдяю увольнительную записку. Совсем, как настоящую, то есть с печатью и подписью командира взвода.
Взводную печать он не вырезал, а поступил проще. Вызвав по телефону лейтенанта на проходную голосом комбата ("А ну-ка, пулей!"), он юркнул в его незапертый кабинет, схватил из незапертого сейфа печать и в одну секунду сделал ее слепок на пластилине. Потом купил в магазине медицинских принадлежностей состав для изготовления зубных протезов и отлил из него дубликат печати.
Был он тогда еще "салагой", то есть молодым солдатом, но, едва став "стариком", опасное занятие свернул и фальшивую печать утопил в сортире, оставив лишь для себя лично небольшой запас бланков. Может быть, поэтому разоблачен не был.
Ни разу не был он пойман и "на гражданке", где время от времени фабриковал всякие необходимые для жизни справки и выписки. Таким образом, он устраивался на хорошую работу, дважды улучшал жилищные условия и... ходил с супругой на недоступные прочим театральные премьеры.
Не следует думать, что "художественное творчество" Игоря всегда носило корыстный характер. Вовсе нет. Однажды он подобрал на улице мраморную плиту и два дня без устали долбил ее на кухне. Сосед, заинтригованный непрекращающимися таинственными звуками из Игоревой квартиры, не выдержал и поинтересовался: "Ты что, в чеканщики подался?". Игорь смолчал, а вскоре на стене одной из соседних пятиэтажек неведомо откуда появилась мемориальная доска с узнаваемым многими профилем. Мрамор, бронзовые винты по углам, идеально ровные буквы и совершенный в отношении художественного исполнения барельеф безукоризненно воспроизводили скульптурный жанр мемориальной доски. Вот только текст... Он гласил: "В этом доме жил и продолжает жить алкаш Коля". Это был подарок Игоря другу на его день рождения. Доска провисела несколько месяцев, потому что даже официальные лица не чувствовали себя вправе совершить акт вандализма и подвергнуть шедевр уничтожению.
