Плотницкая готика - [37]

Шрифт
Интервал

Она вылила чашку в раковину и стояла там, наливая воду. На улице по листьям незаметно передвигался кот, а ниже вместе с последним проблеском солнца исчезли желтые и розовые пятна дикой вишни; и всё же она так и смотрела.

— Пытаюсь, пытаюсь собрать всё по чёртовым кусочкам, говорил он ей в спину, — выжать доллар из Уде у него уже началась кутерьма с налоговой из-за строительства.

его готова прикрыть окружная медицинская комиссия говорят его новая школьная канализация сливает сточную воду в Пи-Ди и заново шерстят ту аварию школьного автобуса, и тут с бухты-барахты нагрянула какая-то с ордером выкопать старого бомжа которого он крестил заявляет он-де её брат, а теперь они хотят позвать Врата Рая. Целый чёртов зал белых учителей а они хотят притащить Рая в его, притащить туда Рая…

Он сидел с опущенными плечами, уставившись на руки, когда она обернулась с — По-моему уже поздно Пол, если ты…

— Слушай Чик не звонил? Он поднял взгляд, — так и не перезвонил?

— Ну он, нет, нет с тех пор как позвонил и сказал что только что выбрался, и больше ничего не сказал. В смысле я не знала кто он или…

— Это мой связист. Чик был моим связистом… Он снова уставился на руки, одна на другой на столе, словно чтобы не дрожали — всё это чёртово, звонят ни с того ни с сего мы хотим полную явку дивизии «Молния»[92], приходите к этой чёртовой стене плача повидайте всех старых товарищей даже инвалидное кресло дадим, прокатим по Конститьюшн-авеню на чёртовой коляске… и его рука оторвалась схватить одну из промокших брошюр, раскрытую на фигуре, подвешенной стремительно воздетой в черноту на деревянных ограничениях намерений художника над огненным краем мучений — позвать Рая, вернулся с перебитыми ногами и никакого парада у него будет собственный чёртов парад. Там Бобби Джо, там Уде преподобный Уде с великим помазанием Святого Духа уже оскорбил евреев теперь готов взяться за католиков, накрутил Рая насчёт того что Сатана зол как чёрт из-за их урожая душ во имя Господа теперь тот на что угодно пойдёт ради продолжения чёртового крестового похода против сил Антихриста Уде говорит Бог посулил ему армию, доблестных солдат креста, а у них там зал с белыми учителями? и вкатить этого здорового черномазого в военном облачении? Да они на чёртову стенку полезут где, мне пора я думал ты перевела часы… Его стул стукнулся о стену, и он подхватил буклеты, — это возьму с собой я же вроде включал чёртово радио, надо узнать который час ты куда.

— Просто иду за твоим красным галстуком.

— Он у меня Лиз! Прямо здесь в чёртовой сумке не надо, поимей хоть немного чёртова терпения… Он втряхнул плечи в пиджак, сорвал тёмный узел с горла и впихнул в карман, комкал по одной бумаге на пути в гостиную, где открыл сумку и впихнул их все — и слушай… Поставил ногу на край кофейного столика и резко затянул шнурок ради акцента, и тот треснул — Чёрт подери! и он сел на край кресла без ботинка, руки дрожали в попытке вдеть шнурок назад, а когда вдел и завязал, так и сидел, и вдруг схватил журнал «Нейчерал хистори». — Мне обязательно пялиться на эту чёртову рожу каждый раз, как я сажусь? сминая в руке — чёртова хитрожопая ухмылка до сих пор ночами снится слушай, если, слушай Лиз если этот самый, если этот сержант Урих если он перезвонит вешай трубку просто, вешай трубку. Оркестры, флаги, Друкер и его мешок с ушами просто вешай трубку они, плестись в хвосте потому что нас задвигают, восьмидесятипроцентная инвалидность говорит могут предоставить инвалидное кресло? сидеть там под дождём смотреть как рыдающие матери водят пальцами по именам которые никто не может произнести? Он обеими руками с силой вывернул журнал, ткнул в неё, — уберёшь ты эту чертовщину из дома?

— Не возьмёшь пальто? последовала она за ним.

Он открыл входную дверь, но так и стоял, смотрел наружу, наверх, — мелкие засранцы ты посмотри, Хэллоуин только вечером но у них уже свербит… С телефонных проводов безутешными вымпелами свисала туалетная бумага, изгибалась и никла на оголённых ветках клена, тянувшихся за забор к окнам каркасного гаража, где кремом для бритья написали «хуй». — Слушай запирай двери, если это наделали прошлой ночью один бог знает что ждёт сегодня… и вес руки спал с её плеча, — Лиз? можешь поиметь терпение? и он с силой двинул дверью так, что щелчок замка испугал её не столько угрозами, оставшимися снаружи, сколько тем, что сама она осталась внутри, оставил её опираться рукой о столбик лестницы, прежде чем она вернулась на кухню, где, всё это время бормотавшее себе под нос радио воспользовалось тишиной, чтобы рассказать о том, что трое мужчин, чей катер перевернулся в проливе Лонг-Айленд, были спасены в ходе героической операции Береговой охраны, и она его оборвала, с глазами, подёрнутыми какой-то озадаченностью, чтобы вылить чашку остывшего на столе чая и отставить её несполоснутой в качестве, как оказалось, первого из целой череды брошенных домашних дел, в виде сухих завитков нижнего белья в раковине ванной, влажных полотенец и носков, равно как и пола в коридоре, вынутого и оставленного пылесоса и даже бумажных полотенец и спрея наверху лестницы, где она вцепилась в перила, чтобы вернуться в ванную, где её тихо стошнило.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.