Плотницкая готика - [35]
— А? Она отвернулась от заварки бледного чая со всё ещё мокрыми чаинками в ситечке, уставившись на безутешную гирлянду высоко в ветвях тутового дерева, ниже на ограду, где несколько пятнистых листьев дикого винограда ещё цеплялись за сплетение кудрей и усиков, а остальные осыпались на землю такими иссушено-бурыми лохмотьями, что имели не больше прав называться листьями, чем обрывки продуктового пакета, ещё ниже, где задержался залившийся ярко-красным пятилистный плющ и побледневший до желтизны древогубец, к разреженным высотам дикой вишни, пойманной взглядом утреннего солнца в робких оттенках жёлтого, даже розового, словно, словно внезапно застигнутые во время незаметного побега, словно — Пол?
— Ты следишь за мыслью? Пытаюсь что-то собрать по чёртовым…
— Я хочу навестить Сетти.
— кусочкам и, кого навестить?
— Сетти. Я хочу поехать в больницу и навестить её.
— Но ты, я же сказал Лиз, только что сказал её накачали даже не поймёт что ты рядом, приходили юристы за взносом чтобы она судилась с автомобильной компанией так она не смогла даже…
— Я не об этом!
— Потом будет ещё вагон времени чтобы с ней свидеться когда она…
— Потом? Она стояла, глядя туда, куда глядела. — Оставь мне деньги для мадам Сократ.
Он откинулся, глядя на накарябанную мешанину перед собой, словно лишившись дара речи от восхищения. — Я тут подумал Лиз, моет окна даже разницы не видно даже не может ответить на чёртовы звонки, наверняка безграмотная ей позвонят на французском она и это записать не сможет, я тут подумал мы пока можем обойтись без неё и слушай. Если автор, эта Дорис Чин если она позвонит сегодня во второй половине дня просто скажи я уехал на два-три дня, самое большее четыре скажи ей…
— Меня здесь не будет Пол.
— Что значит, где не будет погоди можешь взять трубку? Он толкнул ей телефон — если это опять Бобби Джо скажи я только что ушёл, скажи ему…
— Алло?.. Да ну он, а кто это… прижимая трубку к груди. — Это сержант Урих.
— Впервые о таком, погоди вдруг из министерства ветеранов, вдруг насчёт моей пенсии алло?.. Что?.. Нет, двадцать пятый, я служил в двадцать пятом пехотном полку а в чём… взводный слушайте, в чём дело кто… слушайте, я… Нет слушайте я, медицинские, восемьдесят процентов слушайте с какого дьявола у них моё досье, кто… нет слушайте так слушайте я, я не могу только что сказал я не могу просто чертовски занят я, должен уехать из города уехать из, из страны просто чертовски занят нет я, до свидания нет, до свидания… Мгновение он крепко держал трубку, потом повесил. — Лиз?
— Кто это был, что…
— Нашла сигареты?
— Нет, нет я же сказала я…
— Посмотри у меня в пиджаке? можешь? просто посмотреть в пиджаке?
Вернулась она с пустыми руками. — Их там…
— Чёртова чашка… та затряслась, и он утвердил руку, не пролив, снова поставил — на ней скол, прямо па краешке где пьёшь слушай, если тебе позвонят. Если тебе, если тебе позвонит этот, этот как его там ты же только что записала да? Позвонит из Вашингтона, этот…
— Мистер Слотко.
— Позвонит из Вашингтона этот мистер Слотко, слушай дай договорить а? Посмотри почту, крупная юридическая контора наверняка раздует ответ в десятистраничное письмо по десять долларов слово надо-то всего лишь да или нет, предложение об опционе хочешь только да или нет должны позвонить сегодня во второй половине дня, если он…
— Меня не будет Пол. Я иду к врачу.
— Врач, чёрт подери Лиз в смысле слушай… он смёл счета в мокрую кучу, — врач-врач-врач сложи все эти счета и можно собственного чёртового врача купить, медстраховка даже не взглянет если ты не в больнице может просто ляжешь? Проведешь недельку в больнице со всем разберёшься?
— Если бы.
— Один врач шлёт к другому, делят прибыль и шлют к…
— Это врач страховой компании от авиалинии, Пол. Это тот осмотр на который ты меня…
— Ладно езжай, езжай, если у него будут проблемы попроси позвонить мне, головная боль, головокружение тошнота я ему всё распишу который час, ты же вроде только что выставила часы.
— Ты можешь уже оставить деньги для мадам Сократ пока не забыл?
— Ладно! он зарылся глубоко в карман, — вечно куда-то торопишься… осторожно отсчитал десятку, ещё, пятёрки — просто поимей терпение…
— И доллар на её проезд?
— На! Чёртовы гроши называешь пятьдесят один доллар мелочью прямо как твой чёртов братец, дает мне семьдесят пять долларов за стодолларовый чек надо было попросить её приостановить платеж по чеку.
— Так и предложить когда она позвонит?
Он замер в двери на полушаге. — Когда кто позвонит.
— Мать в Слезах. Или планируешь сам её навестить.
— Видишь? Та же чертовщина только не напоминай, он вернулся, комкая пиджак и галстук, копаясь в карманах — думаешь это я ей дал номер? Наверняка стребовала с Бобби Джо перед тем как мы её сослали в клинику для похудания ради большого крестового похода Уде, на национальном телевидении она вытягивает взносы быстрее чем их могут пересчитать уже мнит себя чёртовой кинозвездой только не напоминай… сталкивая бумаги на столе вместе, спасая одну с пола — Чёрт подери чуть не забыл… потрясая страницей каракулей, — Лиз?
— Я здесь.
— Знаю я что ты здесь! За кого ты меня, слушай. Мои заметки я тут подумал ты можешь нам помочь с одним письмом, сегодня вечером нечем заняться сядь и подумай? Начал сам но пока просто не хватает женской руки, оставлю тебе заметки что-нибудь сообрази нам нужно простое честное письмо от Салли Джо Уде всем христ…
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.