Плещут холодные волны - [38]

Испарина выступила у меня на лбу, перед глазами поплыли желтые круги. Покончив с обработкой одного пальца, врач приступила к другому. Вдруг за спиной я услышал легкий стон.

— Что с вами, Маша? Возьмите нашатырный спирт, понюхайте.

Медсестра, бледная, как полотно, подошла к медицинскому столику и взяла пузырек со спиртом.

— Простите, Александра Васильевна, — виновато произнесла она слабым голосом.

— Ничего, бывает. Когда к нам во фронтовой госпиталь принесли обгоревшего танкиста, я была еще совсем юной, мне тоже вынести увиденное было не под силу. Но, что поделаешь? Мы медики. Трудно было в первый раз, а потом таких случаев было много. Ко всему привыкла, привыкнете и вы.

Я слушал и терпел боль, пот струился с меня градом.

— Такие процедуры будут повторяться через день, до тех пор, пока не обновится вся мясистая ткань на пальцах, — на прощание сказала врач.

Муки эти тянулись несколько месяцев. Лежа на госпитальной койке, я перебирал всю свою жизнь. Вспоминал юность; первую любовь; первое боевое крещение; первый случай, когда пришлось покинуть горящий самолет, подбитый в бою под Кенигсбергом. Это был мой третий боевой вылет.

Я осторожно попросил Вячеслава Васильевича рассказать об этом бое. И он рассказал:

— Шестерка штурмовиков поднялась с полевого аэродрома. Я, как самый молодой, шел замыкающим. Задача: нанести удар по одному из важных объектов противника. Мы знали, что он наверняка будет защищаться зенитками. Не исключена была и встреча с вражескими истребителями. Подлетели к объекту. Противник встретил нас плотным зенитным огнем. Начали маневрировать и атаковать. Сбросили бомбы. На железнодорожной станции загорелись здания, вагоны с грузом.

После выполнения задания на пути к месту дислокации зенитный снаряд рванул совсем рядом, загорелся ящик с боеприпасами, заклинило рулевые управление. Пришлось покинуть самолет. Выбросился с парашютом. Приземлился недалеко от леса. Отстегнул парашют, думаю: где я, куда идти? Сориентировался. Стал продвигаться на восток. Отошел метров триста, увидел двух гитлеровцев, бегущих за мной. Побежал к опушке леса, где стоял стог сена, а рядом была воронка от взрыва. Бросился сначала за стог, затем переполз в воронку. Достал пистолет, наблюдаю...

Гитлеровцы остановились, о чем-то поговорили и разошлись в разные стороны. Вижу: с двух сторон приближаются к стогу. Метров пятьдесят до него осталось. Один из немцев выстрелил по стогу из ракетницы, сено задымило. Затем он выскочил и бегом бросился к стогу. Но тут я его и уложил. С другого направления бежал второй. Увидев, что его напарник упал, залег. Началась охота — кто кого. Стог сена уже пылал, а дело было к вечеру. Думаю: он же будет меня освещать, надо менять позицию. По-пластунски стал пробираться в лес, но немец заметил меня и начал поливать автоматными очередями. Я резко вскочил, зигзагом бросился за группу деревьев, упал. Жду. Теперь гитлеровец стал приближаться к лесу. Тем временем я перебежал дальше в чащу. Немец открыл огонь с опозданием. Я метнулся в сторону, оказался уже за ним. При следующем броске врага я выпустил по нему почти всю обойму, и бой был закончен.

К своим я добрался на рассвете — попал к танкистам, а они переправили меня на аэродром. Друзья уже считали меня погибшим. Но...

Вячеслав Васильевич мечтательно посмотрел в голубую даль неба, где стрелой тянулся инверсионный след реактивного лайнера.

— Не баловала вас судьба, — нарушил я его задумчивость. — Что же было потом с руками?

— Госпитальные дни тянулись долго, нудно и тяжело. Но наконец наступил такой день, когда не нужно было срезать и отдирать засохшую корку с пальцев. Старая мясистая ткань полностью была удалена, будет нарастать новая. Постепенно боли стали отступать, и в один из дней Александра Васильевна сказала:

— В следующий раз снимем повязку, она вам больше не нужна!

На военно-врачебной комиссии председатель, высокий стройный подполковник, приветливо улыбнулся и протянул мне руку:

— Ну, как, летун, дела? Ого! — воскликнул он, освобождаясь от могучего рукопожатия. — А ну-ка — другой. Чувствую, все в порядке. Молодец Александра Васильевна. Да и ты молодец, терпение твое заслуживает высшей оценки.

Члены комиссии осмотрели руки. От ожогов не осталось никаких следов.

Наступил долгожданный день, когда Вячеслав Васильевич покинул госпиталь. Чувство радости и благодарности переполняло его сердце. Он здоров! Вновь будет летать! И это благодаря им, замечательным людям, медикам. Сколько добра, благородства, мужества в их сердцах! Как щедро дарят они все это человеку!

Каким было прощание?

Строгому читателю может показаться это банальным, но по рассказу Вячеслава Васильевича я увидел его таким.

Был холодный февральский день. Пронзительный ветер нес поземку, нагромождая сугробы на улицах. В кабинет врача осторожно постучали.

— Да, войдите. — Александра Васильевна оторвалась от работы и взглянула на дверь.

Вошел офицер в форме старшего лейтенанта. В руках его была огромная корзина, аккуратно укутанная бумагой.

— Разрешите войти, Александра Васильевна?

— А, Вячеслав Васильевич! Пожалуйста.