Плещут холодные волны - [36]

— Курск! — крикнул я не своим голосом пароль.

— Курок, — услышал я в ответ. Это был отзыв, и я по голосу узнал своего командира отделения.

Собеседник мой замолчал. Стемнело совсем. Костер уже погас. Воздух наполнился влагой. Похолодало.

— Пора на отдых, — произнес он, поднялся и, шурша прибрежной галькой, направился к скале, у подножия которой среди кустарника приютилась наша палатка.

Мне спать не хотелось. Я долго еще сидел и думал о своем собеседнике, о чувстве долга перед Отечеством и перед самим собой.

НЕВЕРОЯТНАЯ ВСТРЕЧА

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел лет двадцать спустя после того, как отгремели бои второй мировой, начали понемногу зарубцовываться раны в сердцах тех, кому эта война принесла много лишений, горя и страданий.

Было солнечное августовское утро. Золотые лучи, будто стрелы, вонзались в траву, высекая искры из хрусталиков росы. Капитан Аникеев задумчиво смотрел в окно поезда на горизонт, слегка повитый голубой дымкой, на дальние перелески, кое-где уже позолоченные и раскрашенные цветами приближающейся осени. Вдали проплыл еще зеленый холм, правее — поросший местами бурыми цветами земляной вал, на конце которого возвышался куст черноклена. Нарядный, он стоял, слегка пригнувшись, отягощенный пурпурной листвой на раскидистых ветвях. Картина эта взволновала Аникеева. Как-то тоскливо защемило сердце. Где-то он уже видел это: и холм, и зеленый вал, и куст черноклена. Он нервно будоражил память. Да, видел. Но это было далеко отсюда и давно...

Поезд шел из города Лейпцига. На одном из полустанков состав ненадолго остановился. Дверь купе отворилась, и вошел невысокий худощавый человек в форме шуцмана — немецкого полицейского.

— Гутен морген! — произнес он хрипловатым голосом. — Я вам не помешаю? — добавил уже по-русски, увидев советского офицера, и, заметив одобрительный кивок, поставил небольшой чемоданчик около дивана.

Аникеев мельком взглянул в лицо приветливо улыбающегося пассажира. "Какая странная улыбка, какая-то неестественная", — подумал он. Приглядевшись внимательнее, понял: "Ах, вот в чем дело: через всю щеку до самой шеи — глубокий шрам".

Поезд тронулся, набирая скорость.

"Шрам, наверное, с войны", — подумал Аникеев и снова стал смотреть в окно. Картины сменяли одна другую, но почему-то перед глазами вновь и вновь всплывали зеленый холм, земляной вал и куст черноклена. И вдруг из глубины памяти выплыли воспоминания. Да, такой же пейзаж был там, под Старой Руссой, у деревни Пенно. В этих местах он воевал, был тяжело ранен.

Аникеев перевел взгляд на полицейского. Тот тоже смотрел на него.

— Вы были на войне? — спросил капитан, остановив взгляд на шраме.

Полицейский несколько смутился, но быстро овладел собой и слегка улыбнулся.

— Был.

— На каком фронте?

— Ост фронт, группа армий "Норд".

Будто тень пробежала по лицу Аникеева, складками сошлись брови над переносицей. Именно против этой Группы армий "Север" стоял Северо-Западный фронт, в составе которого была его часть.

Собеседник заметил, как изменился в лице советский офицер.

Помолчали.

— А вы лично на каком участке воевали? — первым нарушил молчание Аникесв.

— Старая Русса, деревня Пенно.

— Что?! — невольно вырвалось из груди капитана.

— Деревня Пенно, под Старой Руссой, — повторил полицейский, недоумевая, что так взволновало его собеседника. Аникеев подавил волнение и с улыбкой произнес:

— Это я так, вспомнил кое-что.

Поезд шел быстро. Вагоны слегка подбрасывало на стыках. Каждый думал о своем. Перед глазами Аникеева встал ясный августовский день, оставивший в памяти отметину на всю жизнь.

...После мощной артиллерийской подготовки полк пошел в атаку и прорвал первую линию обороны противника. Артиллерия обстреливала вторую линию обороны. Батальон, в котором был Аникеев, наступал на сильно укрепленный опорный пункт гитлеровцев в районе деревни Пенно. Враг сопротивлялся яростно. Несколько дней непрерывных и упорных боев не принесли положительных результатов. Тяжелая артиллерия противника била по нашим позициям. Расчеты минометов один за другим выходили из строя. Наводчик миномета рядовой Аникеев вел непрерывный ответный огонь. Вдруг что-то обожгло его плечо. Рука онемела, будто отвалилась.

— Огонь! — услышал Аникеев команду лейтенанта и, превозмогая боль, произвел наводку, продолжил стрельбу.

Неожиданно артиллерийский огонь противника прекратился. Лишь слышны были редкие хлопки батальонных минометов, да кое-где разрывы мин. Неподалеку рванула одиночная мина. Аникеев осмотрелся. Метрах в семи от него в окопчике сидел лейтенант, несколько поодаль лежали убитые сержант и два солдата. Тут же валялся искореженный ствол миномета. Приподнявшись, он почувствовал, как левый рукав наполняется чем-то теплым, липким. Голова кружилась, тошнило...

Лейтенант перебрался в окоп Аникеева, разорвал на его левом плече рукав.

— Терпи, сибиряк, — произнес он и начал перетягивать плечо.

Из-за облаков выглянуло солнце, и наступившее маленькое затишье стало таким мирным, приятным. Аникеев смотрел на позиции противника. Он видел куст черноклена, его пурпурную листву на фоне голубого неба с большими пушистыми белыми, словно вата, облаками...