Плещут холодные волны - [37]

— Товарищ лейтенант, — обратился к нему сержант-разведчик, подбежавший к окопу, — противник начинает от...

Договорить он не успел. Мгновение назад наступившую тишину нарушил одиночный хлопок миномета на стороне противника, а в следующее мгновение разорвалась мина прямо у окопа лейтенанта. Аникеев, смотревший завороженно на куст черноклена, вдруг увидел яркое-яркое пламя, ощутил резкий удар и все...

Эта картина пронеслась в голове капитана, когда он услышал: "Старая Русса, деревня Пенно".

— Вы тоже ранены на фронте? — нарушил молчание полицейский, всматриваясь в лучистые морщины на левом виске офицера.

— Да, — отвлекаясь от мыслей, проговорил он и в свою очередь спросил:

— Скажите, вы хорошо помните бои под Старой Руссой?

— О, да, я там был ранен, потом попал в плен. Помню последний жестокий бой. Страшный обстрел. Огонь был настолько губительный, что обер-лейтенант приказал отходить. Я был минометчиком. В руках у меня была мина. Обер-лейтенант приказал: стреляй! Я опустил мину в ствол и бросился бежать. Отбежал на несколько метров, когда прогремел взрыв. Меня ранило в лицо и спину. Оказался в плену.

— Так это произошло под деревней Пенно? — спросил Аникеев и внимательно посмотрел на полицейского. — А не помните ли вы число, когда это было?

— Точно знаю, что это было 22 августа 1943 года.

— А куда вы стреляли?

— Я стрелял обычно по площади в районе зеленого холма, точкой прицеливания был красивый куст на холме, кажется, клен.

Аникеев побледнел. Страшная догадка пронзила мозг.

— Что с вами? — заволновался полицейский.

Капитан справился с волнением, помолчал и задумчиво произнес:

— Неимоверный случай. У нас в России есть пословица: "Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся". Насколько же она справедлива! Ведь именно последней миной, пущенной вами под Пенно, были ранены мой командир лейтенант и я, убит разведчик сержант, прошедший с боями от Сталинграда до Старой Руссы.

Кровь отлила от лица полицейского.

А за окном ярко светило августовское солнце, серебрились перистые облака на фоне голубого неба. Птицы в полях собирались в стаи, чтобы отправиться в дальний путь.

РУКИ ЛЕТЧИКА

Мы познакомились с ним в санатории на берегу Черного моря. Много разговаривали, прогуливались вдоль берега по маршрутным тропам терренкура. Как-то раз он протянул мне руки и сказал:

— Посмотри.

Я посмотрел и удивленно взглянул на него:

— Руки, как руки, обычные человеческие.

— Эти руки могли быть не такими.

И он рассказал мне одну историю из своей жизни.

— Служил я в авиации, летчиком был. Однажды при выполнении полетного задания мой самолет загорелся. Маневрами я попытался сбить пламя, но безуспешно. Тогда приказал экипажу покинуть самолет, а сам решил совершить посадку. Включил систему пожаротушения — пламя не спадает. Снижаюсь, а огонь со всех сторон обволакивает машину. Дым, дышать нечем. Вцепился в штурвал, тяну. Пламя обжигает руки... Чувствую: теряю сознание, изо всех сил креплюсь. Посадил все-таки самолет. Пожарные ждали меня, выволокли из кабины. "Скорая помощь" подъехала. Положили меня на носилки и отправили в госпиталь.

Там собрался консилиум, осмотрели мои обгоревшие почти до костей руки и заключили: функция рук будет ограничена, а следы останутся навсегда. Лежу в палате, переживаю: отлетался. Что же буду делать? С авиацией покончено. Тяжело у меня было на душе. Попросил врача, чтобы семье не сообщали о моем ранении, а командование уговорил передать жене: срочно убыл в длительную командировку. Не хотел, чтобы расстраивалась, переживала обо мне.

Лежу, мучаюсь со своими мрачными мыслями. Дня через два в палату зашла врач, женщина лет сорока пяти (она только что из отпуска вышла), осмотрела руки, покачала головой, подумала и сказала:

— Знаете, Вячеслав, я вылечу вас, но все будет зависеть от вас. Представляете ли вы себе, что такое адские муки? Сможете вынести их?

— Я и так постоянно терплю муки, — ответил я и, подгоняемый затеплившейся надеждой, взмолился:

— Доктор, сделайте все, что возможно. Я выдержу. Я не могу не летать...

Она посмотрела на меня внимательно, с явным состраданием.

— Ну, что ж, начнем с завтрашнего дня.

С каким волнением и нетерпением ждал я этого дня! Казалось, время замедлило ход. Спал беспокойно, проснулся рано. Наконец подошло время и я вошел в кабинет врача. Александра Васильевна (так ее звали) приветливо улыбнулась, усадила меня на стул и приступила к делу. Сняла бинты. Кровоточащие раны сочились, ныли и, как мне показалось, вызывали содрогание даже у медсестер. Врач обильно смазала пальцы мазью Вишневского, аккуратно обмотала ватой каждый палец и сказала:

— Пока все, ваше терпение потребуется через день.

...Этот день наступил. Около меня стояли двое: врач — спереди, медсестра — сзади.

— Ну терпите, — вооружившись скальпелем, Александра Васильевна разрезала образовавшуюся на пальце корку.

Я почувствовал резкую боль и крепко сжал зубы. Но настоящую, дикую боль ощутил тогда, когда началось удаление этой корки вместе с остатками старой обгоревшей ткани.

— Потерпи, Слава, это необходимо, — нежно произнесла Александра Васильевна.