Платон. Его гештальт - [54]

не должна пробиваться за пределы духовного целого и разрастаться где-то в стороне, или в своенравной заносчивости рваться к успеху, как это было у софистов.[275] «Люди, способные к познанию, наделенные прекрасной памятью, присутствием духа или остроумием, а также по-юношески задорные и с блестящим умом» не имеют права довольствоваться развитием этих своих черт и должны к своей сноровистости добавить еще упорство, а с другой стороны, те, кто всегда уверен в себе, должны сочетать свою настойчивость с ловкостью и расторопностью,[276] чтобы пламя не слишком быстро пожирало материю, но чтобы и материя не загасила слабый огонек. Если философ так движется к наивысшей форме, что силы его бывают всегда уравновешены на чашах весов, становящихся символом космического и вечного, и таким образом, «общаясь с божественным и космическим, он и сам становится космичен и божественней, насколько это в человеческих силах»;[277] это значит, что он в совершенном объеме достиг и божественной простоты, он прост, как прост сам космос, как прост Бог.

Если у философа возникнет необходимость позаботиться о том, чтобы внести в быт людей то, что он там усматривает, и не ограничиваться собственным совершенствованием, думаешь ли ты, что из него выйдет плохой мастер по части рассудительности, справедливости и всей вообще добродетели, полезной народу?[278]

Но как может гештальт в полном своем объеме, не распадаясь на куски, сохраниться при воплощении в низших слоях несовершенных людей, как все эти многочисленные деления, установленные среди ремесленного простонародья, могут тем не менее соединиться в едином образе космоса, в великой простоте государства? Ведь столяру не подобает оставлять свой верстак, а земледельцу — свой клочок земли; напротив, никогда даже не пытаясь обратиться к незнакомому ремеслу, они должны довольствоваться узко ограниченным кругом своего цеха и в нем стремиться к сложнейшему и детальнейшему совершенству! Разве, педантично ограничиваясь рамками своей профессии, человек из народа не превратится в бесчувственную машину, разве, закосневая здесь, внизу, государство не лишится своей жизненной силы и способности к росту, пусть даже на верхних ярусах пышно расцветают всевозможные совершенства? Простота — она и здесь подтверждает свое значение как водительница жизни: даже поденный работник должен сохранять субстанциальный покой на данной ему от рождения почве, не отрываясь от нее ради искусств, лежащих за пределами его цеховых умений, и находить удовлетворение не в широте и многообразии своих способностей, а в сосредоточении и простоте. Конечно, на этих низших ярусах человеческого деяния простое теряет в своих завершенности и объеме,[279] к тому же такое замыкание на себе приводило бы к безжизненному однообразию, и все же оно и в низших кругах в основном сохраняет свою внутреннюю структуру; ведь чтобы даже человек из простонародья, при всей его ограниченности, по-прежнему оставался связан с питающей мировой основой, чтобы простое не закосневало в механической односторонности, оно сохраняет столь важное именно для такого человека соотношение physis и kairos'.

Поэтому можно сделать все в большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы.[280]Фюсис — не в пугающем своей многозначностью смысле нашего нынешнего слова «природа», а в более узком, как совокупность прирожденных задатков, — позволяет человеку держать в памяти, откуда он; кайрос, в свою очередь, обеспечивает наступление благословенного творческого часа, когда произведение «переводится из небытия в бытие», гарантирует вечное обновление творческого импульса, и так два этих начала даже частную профессию наделяют силою жизни. Фюсис руководит распределением профессий соразмерно одинаковым врожденным способностям людей:[281] «Пожалуй, нашим делом было бы отобрать тех, кто по своим природным свойствам годен для охраны государства, и выяснить, почему они таковы»,[282] тогда как кайрос делает подразделение занятий и овладение особой профессией и вовсе необходимым:

— Так что же? кто лучше работает — тот, кто владеет многими искусствами или же только одним?

— Тот, кто владеет одним.

— Ясно, по-моему, и то, что стоит упустить время для какой-нибудь работы, и ничего не выйдет.

— Конечно, ясно.

— И по-моему, никакая работа не захочет ждать, когда у работника появится досуг; наоборот, он непременно должен следить за работой, а не заниматься ею так, между прочим.[283]

Так фюсис и кайрос даже землепашцу или рабу все еще оставляют доступ к божественным дарам творческой основы и, при всей строгой ограниченности рамками особой профессии, не дают ему закоснеть в роли частного специалиста. Гештальт, различенный при отправлении культа верховным кругом властителей, при своем воплощении в низших кругах хотя и может возыметь лишь частичную действенность, сохраняет, однако, полноту своего содержания в простоте, одинаково характеризующей все ярусы государства. Эти наиболее частные воплощения образуют внешний предел государства, который, подобно спирали, раскручивается из срединного круговорота, где жрецы заняты отправлением культа, и достигает самых отдаленных окраин, где его сила расходуется на самые приземленные воплощения; открытый конец этого спиралевидного вихря сплетается здесь с грандиозным вихрем Вселенной и перед нами открывается путь, кругами ведущий через весь макрокосм в самый центр божественной простоты Всеединого, — и таким образом, благодаря Простому, государство в целом уподобляется силовому вихрю, которому вращение передается от бесконечного вихря космоса, и этот вихрь, зарождающийся в культе как собственном центре, расширяясь и становясь все более разреженным в новых оборотах, по двойной спирали направляется к божественному центру.