Платон. Его гештальт - [53]

Как государственное дело, культ находит выражение в законе; адепты культа следят за соблюдением закона всюду, вплоть до самых глубинных народных слоев, и повсеместно руководят воспитанием, чтобы не только формирование единого образа жизни, представление о котором мощным силовым потоком изливается из жреческого центра в низины простонародья, но и общая вовлеченность в единое государство связывало служителей культа с народом, высшее сословие с низшим. Утверждающие, будто народ не имеет никакого отношения к жизненным потребностям государства, не является важнейшим условием его существования, а должен всего лишь обеспечивать всем необходимым сообщество стражей, упускают из виду, что наилучшие, избранные представители народа могут беспрепятственно проникать в более высокие круги царства, чем и создается надлежащая почва для распространения единообразия, что народ призван претворять в жизнь рассудительность[269] и что только в единстве властителей и народа, в их согласии относительно господства и служения может быть осуществлена справедливость.[270] В рассудительности же и еще более в справедливости выражается сам смысл государственного установления. Государственное целое, как и душа, состоит из трех частей: философам свойственен разум, стражам — отвага, а народу — вожделение, но в то же время оно и бессмертно, подобно душе, только как их единство, как неделимо-единое, где народ так же срастается с двумя высшими классами, составляя основу их силы, как вожделеющая кровь окрыляет человека отвагой и соединяет разум с эросом.

Конечно, корень существует ради плода, а не плод ради корня; они даже не равноценны, как, например, в математике различные части одной фигуры; равенство — вещь выдуманная, а не положенная природой, и нужда в нем возникает, лишь когда жизненные соки больше не прибывают, когда умершая плоть приносится в жертву взрезающему ее рассмотрению, дает себя разложить на числа и понятия сообразно поставленной цели; но для живого строения важно соотношение плода и корня, …самое истинное и наилучшее равенство… людям его уделяется всегда немного, большему оно уделено больше, меньшему — меньше, каждому даря то, что соразмерно его природе… а истинная политическая справедливость состоит как раз в том, о чем мы сейчас сказали, что среди неравных вещей равенство устанавливается лишь в соответствии с соотношением их природы.[271]

Всякое строение жизни и всякое ее царство как бы покоятся на равенстве более высокого ранга, которое, в отличие от упомянутого равенства математических фигур и от того, как оно понимается в современном государстве, не полагается с той или иной целью и не измеряется извне, а представляет собой произрастающее на питательной почве единообразие внутреннего строения и протекающих в нем процессов, подобно тому как капля живительного сока остается одной и той же как в листе растения, так и в его корне, а капля крови — одной и той же как в сердце, так и в мозге, подобно тому как одинаковая твердость характера отличала спартанца от любого другого народа, тамплиера — от всех прочих рыцарей и в их собственном кругу делала их равными друг другу братьями. И это внутреннее равенство, это единообразие роста и закон внутреннего содержания называется у Платона «простотой».

Такую простоту не следует понимать в негативном смысле, как это привычно сегодня, ведь то, что пронизывает собой все государство, от философа до простого землепашца, наделяя каждого своим именем, не может служить лишь защите от софистической poikilia, как то рисуют нам английские школы; как характеристика определенной структуры, это выражение скорее несет в себе свою собственную правоту; кроме того, оно абсолютно позитивно и только в борьбе за самоутверждение прибегает к своему разрушительному оружию. Творческое духовное движение может возникнуть и отстоять себя только как самодвижение, и противодвижением оно может показаться лишь тому, кто подходит к нему извне, от границы враждебного соседа.

Простое объемлется благородным и еще теснее связано с природным бытием, phy-sis, оно никогда ничего не требует и всегда основывается лишь на данном; это здравое и скромное умение обходиться собственными силами, существование, смирно держащееся родной, материнской почвы и не гонящееся за чужими красотами; оно просто как сама собою разумеющаяся жизнь или как дикое дерево, которое всегда растет правильно, — будь то гладким и прямым или же кривым и сучковатым.

При первом употреблении в диалоге о государстве это слово сказывается о боге:[272]Бог совершенен, он есть высшая форма явления и, поскольку все прочие формы более ограниченны и недостойны бытия, никогда не станет менять свои гештальт, но всегда будет хранить простоту своей сущности. Таким образом, простое основывается на совершенном как полный объем всеобъемлющего Бога; будучи единообразным, оно начинает борьбу против многообразного и переменчивого, от него же самого требуется оставаться в заданной мере. Позднее, когда это выражение начинает применяться к гражданам государства,[273] оно может не оставаться тем же самым по объему, поскольку кругу философов положены иные права, чем народу, ибо тогда равенство было бы внешним, математическим, но все же, какие бы ограничения оно ни претерпевало, нисходя от философа к ремесленнику, внутренне простота остается все той же само собой разумеющейся правильностью жизни. Предназначение философа как жреца культа идей, для которого ничем не нарушаемое созерцание богочеловеческого гештальта является одновременно и службой, и милостью, состоит в том, чтобы его плоть срасталась с божественной плотью и божественный объем в уменьшенном размере воспроизводился в нем благодаря равномерному и всестороннему росту всех его сил. Образ философов-царей основывается на равномерном развитии всех способностей и сил, ни одна из которых, будь она даже столь плодотворна, как храбрость или рассудительность,