Пламя над Тереком - [7]

— Салам алейкум! Какого роду будешь?

— Алейкум салам! Цаллагов я, Пантелеем зовут, а друзья — просто Бета, родные же еще проще — Петя…

— Ирон? Осетин? — удивленно посмотрел на него Габати и назвал свое имя.

— Л1ало того, еще и племянник Адырхаевых… Может, знаете кого из моих? Сам я из-под Моздока, а мать из Ардона.

— Как не знать! У меня много знакомых в роду Цаллаговых и Адырхаевых. Рад тебя видеть!..

Они шагали рядом по пыльной дороге.

— Что теперь делать будешь, Габати? Я тороплюсь…

— Как что? Поеду дальше, гм… на чем поедешь… Пойду пешком… О, господи! — Габати в отчаянии запрокинул голову. — Моя Юлтузка!.. Три года ездил на пей. Что теперь скажу председателю?.. А крошки мои? Хорошо, если успели уехать в горы.

— Говорят: война все спишет. Я, правда, не согласен с этой глупой присказкой, но можешь быть спокоен — лошадь твою и телегу война все же спишет. Письменно подтвержу, что погибла твоя Юлтузка при бомбежке.

— О, Уастырджи! Добрая была коняга… — не унимался Габати. — Бывало, галопом — на гору… А детишки! Если б ты видел их… Как мне тебя называть… Сразу и не выговоришь… Пан… те… лей…

— Называй просто: Бета. У нас, у осетин, принято называть человека по имени. И величать на «ты». Не будем отступать от этого правила. Так, кажется, Габати? Не забыл я?

— Нет, не забыл, Бета.

Цаллагов подошел к какому-то офицеру. Габати остановился на некотором расстоянии, ждал. Бета водил пальцем по прозрачному верху планшета и тихо о чем-то говорил.

Подъехала потрепанная полуторка, шофер резко затормозил, крикнул из кабины:

— Садитесь, товарищ капитан-лейтенант! На вашей скат меняют.

Цаллагов резко обернулся.

— Подвези, Шабашов, колхозника. Я с зенитчиками догоню. — И, обратясь к Габати, добавил: — Дело для тебя найдем, отец. А потом и коней заимеешь.

Последние слова особенно обрадовали Габати. Он сел рядом с шофером — вихрастым, курносым пареньком в тельняшке. Машина рванулась вперед.

— Так, значит, на войну? — вслух сказал Габати, как бы продолжая начатый разговор. — Смешно получается… Ну да ладно. Хоть и староват я, но не беда. Злость на врага в душе имею…

— Не тужи, папаша, под Москвой и постарше тебя воевали! Махрой-то балуешься?

— И под Москвой бывал?.. Слыхал я, крепко побили там фашистов.

— Да, уж навели порядочек! Дали фрицу по зубам… Будет помнить наших!..

— Москва, сынок, это все равно что сердце. Отнять сердце — и живого человека нет… По всему выходит, что ты вроде бы как герой?

— Что я… Панфиловцы… Вот те — да! Живьем легли, но танков фашистских не пустили в Москву! А я — что… «За отвагу», правда, дали. Дело было… Комбат наш, Цаллагов, — вот это да! У него — Красного Знамени… Боевого!.. А теперь сюда на подмогу подбросили… Парку поддать, баньку устроить…

Они подъехали к месту привала. Вскоре сюда подошел и капитан-лейтенант.

— Ну вот, — сказал он, переходя на официальный тон, — идите в балку, там где-то окопался наш помпохоз. Он направит вас в обозную команду. До свиданья. — Сопровождаемый группой моряков, он пошел к пригорку.

— Лаппу, фалау ма![5] — крикнул ему вслед Габати и побежал за ним. Нагнав комбата, серьезно спросил: — Вот какое дело, лаппу. В первую германскую я у Брусилова был, в охотничьей команде, к позициям немцев не раз лазил… Зачем в обоз? Настоящие осетины в обоз не идут. Ты, верно, забыл, что я Тахохов… И не последний осетин… Нечего сказать: в обоз…

Комбат приказал проверить документы Тахохова и прислать его на сопку, чтобы он занялся там устройством наблюдательного пункта.

— Ай, молодец! — воскликнул Тахохов. — Спасибо, что не послал в обоз, нельзя меня обижать…

После длительного и тяжелого марша 62-я Краснознаменная бригада морской пехоты расположилась на склонах Терского хребта, недалеко от Малгобека. Рекогносцировочная группа офицеров с рассвета вышла на волнистый гребень хребта. Здесь еще не было никакой оборонительной линии, лишь редкие окопчики и несколько пулеметных гнезд. С вечера воины морской пехоты подводили ходы сообщения к будущей траншее полного профиля, которая пока существовала только на штабных схемах. Части резерва 11-го гвардейского стрелкового корпуса должны были здесь завтра занять оборону, создать прочный заслон на всех подступах к Алханчуртской долине, откуда открывался путь на Грозный и Орджоникидзе. Это намерение противника было вовремя разгадано командованием 9-й армии, несмотря на отводные маневры немцев, занявших ложную оборону по северному берегу Терека.

Темной ночью 1 сентября разведчики 9-й гвардейской стрелковой бригады на западной окраине станицы Луковская захватили в плен командира саперного батальона подполковника Шульца. Он был захвачен в тот момент, когда направлялся к месту переправы моточастей дивизии через Терек. Шульц раскрыл все карты фон Клейста, и теперь о намерениях противника наше командование было осведомлено.

Офицеры батальона провели рекогносцировку на местности.

Представитель оперативного отдела штаба корпуса, уже немолодой майор, давал указания:

— Здесь рыть ОП для батареи минометов. Дальше у вас что? Ах, да, элементы боевого охранения. Так… Чудесные тактические возможности… Вот тут, пожалуй, сам господь бог выбрал для вас НП. Перенесите его сюда, капитан-лейтенант, не пожалеете…