Пламень очистительный - [74]

— Ну и чем тут кормят? — В полумраке ямы, освещаемой лишь костровыми бликами, весьма скудно отражаемыми прокопченным потолочным перекрытием, ведомый безошибочным нюхом, перекатился переводяга по направлению к обгорелой тушке.

— А что, совсем неплохо — свежачок, дичь и это на завтрак! Я имею ввиду, почти как «лапэн аджиле» в утекшем соку. У нас, чтоб вы знали, протектор, не в пример хренпузам, долго крольчишкой-крысишкой через племенной костер не попрыгаешь — быстро прищучат.

— Ага, поставили на довольствие. — Подкатился на призывный запах ментонер. — Хорошо хоть не консервы.

— О чем речь? С пылу-с жару, обслуживание по экстра-классу со сменой белья: соломку тоже, небось, свеженькую раз в месячишко подбрасывают.

— А что вилки с ножами в шалмане не предусмотрены?

— Нет, в здешней «бразерии» в ходу зубообслуиваение.

— Ага, так может, пока суд да дело, ты бы перегрыз лыки-то, а то зубами по подстилке дичинку извозим — твой патрон, глядишь, питаться побрезгует.

— Эка беда — нам же лучше. Пускай не думает, раз уж свалился на мою голову, что стану этакого цацу кормить с ложечки.

Но с другой стороны, — не был бы самим собой переводяга, чтобы тут же ни пойти на попятный, — не исполнишь пожелание клиента — в момент накропает кляузу, куда не следует, — только и видал я ширлимырдьевскую лицензию. Несправедливо, едва лишь мзду за документишко отбивать начал. Э-эх, подавай свои лыки, а то руки в самом деле затекли, хотя подобный дискомфорт для профессии переводчика — не препятствие, все равно особо грабастать нечего.

— А на чай хапать слабо?

— Нам не положено! По иноземному статуту приравниваемся к творческому люду: к художникам, ваятелям, артистам… Хорошо, если сердобольная душа алтынишку в кармашку подбросит, — пробавляюсь на суровой сдельщине.

— Ладно, бедолага, мои-то руки ослободи, а с собственными — как пожелаешь…

Пришлось переводяге впиться не столь уж крепкими зубами в грамотно повязанные за спиной ментонера лыки, свеженькие, в отличие от подстилочной соломы, крепенькие, не измочаленные, так что борьба длилась недолго — челюсти позорно капитулировали.

— Не огорчайся, для перегрыза опыт нужен, путы запросто да сразу первому встречному не даются. Мой черед испытать казенные фиксы. Говаривали, что из легированной стали — вместо кусачек можно использовать для пролаза в колючей проволоке.

— Да я по другому поводу огорчаюсь: «аджиле» ведь совсем остынет, а потом претензии протектора, мол, кормил холодным…

Но и разрекламированная зубная сталь забуксовала в хитром сплетении да в прочности натурального материала.

— Вот ведь узлы вяжут! — поневоле восхитился ментонер. — Должно, кто из флотских опыт передал. В ментонерии узлы не в ходу, а зря — перегрызть ну никак.

Эй, караул! Неплохо бы руки развязать, а с ногами уж как-нибудь разберемся. Прикиньте — куда отсюда деться-то?

— Цыц там! — Наверху бытовая сутолока перерастала в нешуточные походные сборы, гремела амуниция, то и дело раздавались бодрые смешки да шлепки — подбадривание, а нерадивым копухам — подзатыльники.

— Ребяты, признайтесь, кто кола приписного позычил? Ей-ей, вереда не причиню, ничего не сделаю.

— Ты-то… как же…

— Плюнь — потом отыщешь. Остальным — кончай прихорашиваться, на развлечения опаздываем! Ямским сидельцам, чтоб тихо! С представления заявимся — может, развяжем, если в арестантский адрес без нареканий обойдется. А ты бди, бабуля, да не обессудь: мы, чай, не с носильного цеха — нести тебя некому, а пока своим ходом доковыляешь — концерта и прикончится.

— Фьють!

— Айда, кореша, проветримся!

Подвальная банда полным составом, в парадной спецодежде мусорного цвета, да матерясь грязнее поганого, всеохватывающим потоком устремилась наверх и выплеснулась наружу как ведро помоев, с таким же хлюпаньем да запашком.

— Кехе-кехе. — Над краем ямы свесилась нездорового, пьяничного оттенка старушечья морда незадачливой караульщицы с накрученными на папильотки остатками местами окрашенных охрой лохм.

— Це-це-це, ить, касатики, от меня не убежишь!

— А нам и не надо. Чего бегать от приличного общества? Вот и протектор очень уважает бальзаковских женщин, но без приборов завтракать не обучен — не найдется ли у вас, мадам, столового ножичка?

— Увлажает, ить ты! Да кто счас, милок, в увлажениях толк понимат? Э-э, не то воспитанье. Кхе-кхе, а ножичек… Да коли у меня был бы ножичек, разешь я здесь сидела? Э-эх, я бы со внучком да промыслом по окрестностям… а так — никакого интересу в жизти…

— Наверху поищи, я имею в виду — в подвале, пилу какую или хоть гвоздь, а за отзывчивость подарок тебе к женскому дню подогнали бы, а протектор в заграницу бы свез, и вся оттудова прикатила бы разэтакая, как в паскудных журналишках… отретушированная.

— Эх, милок, коли б у меня была пила, разешь я здесь сидела? Это же золотое дно: подпилили бы со внучком мосток и дожидались своего часу. А с протектору что? Пустяковина, тушируй ее, али нет, страмотища одна предохранительна…

— Эй, карга старая, кола строевого не видала ли?! Не твой ли внучек-переросток проявил здоровую инициативу? А?! И как упер — не надорвался, тыловая бестолочь?! — Не с добром с дороги вернулся безоружный имка. — Все артельные как люди собрались, при полном параде, один я, что штатный дезертир, в голых рукавицах, будто в снежки баловать собираюсь…