Пламень очистительный - [65]

— Атаман, а где ты в нашей химии раков видывал?! Без них-то уж точно смогем обойтись!

— Цыц, вертопрах! Может, где водятся, сам-то ловил?..

То-то, потому не видывал. А под пивко раки… у-у! Об деликатесе от деда слыхом слыхивал, а тот, должно, от пращура.

— Э-э, мужики! Сбрендили, что ли? О чем это вы?!

Да как же без пи-ива?! Вдруг футбол приключится не ко времени — тогда что, пропадать?!

У-у-уф! — вновь прошумела толпа, на этот раз тяжким выдохом, должно, затосковав вдруг по футболам в стужу-то лютую да по зимнику.

— Где радость жизти? Э-эх. Отымают последние удовольствия…

— Ну вот, теперь порядок! — Довольный атаман разминал плечи вплоть до хруста в косточках. — Ну что, чубатые, слыхали? При грозящих санкциях да лишениях ни один здравомыслящий имка в стенку не сунется, хоть завлекай чемпионскими званиями.

Вы-ыходи!

Ватага яркорубашечников отошла шагов на десять, предоставив супротивнику возможность для построения. Отбросили от греха подальше кистени, несколько традиционных багров с топоришками, парадные колы да прочее и, построившись боевой линией, изготовились. Атаман занял место в центре позиции, рослые, обстоятельные, кудлатые, с бородами поокладистей ушкуйные расположились по правую руку, не столь кудлатые за юным возрастом, но примерные задиры — по левую.

Кишивиму, конечно же, сомнительно, что «здравомыслящие» имки не соблазнятся из зрителей превратиться в лиц, действующих кулаками, но воистину страшную клятву народ в целом воспринял всерьез, что несколько обнадеживало на соблюдение нейтралитета — статус-кво без особой гарантии невмешательства.

— Хлопти. Зараз набиемо мирди ушкийниким, питомь ихниму Плисини — и объикт в кирмани. Но туточки дийствивить питрибни с умим. — Прищурился кишивий, будто на «вириники з вишнию» нацелился. — Прищучим, як нишим куриньнимь пращурим Эпиминонт… э-э, Эпиминончинко зиповидине! Тиловий дисанть, оть гарни биивики, пидити сприва и вь аккурати посередки, с миньшими кудлаткими биться. Я си пристими хлоптими ди ифрийтирим тихиньки-тихиньки создаемо дивлении на ливим флинги. От цо дибро дило вийдит, хлопти, побачите у мини!

— Геть подхилийникив! Геть! — Другой раз заорали в сытые глотки застоявшиеся тыловики, полагая мощными комплекциями враз сплющить злобно зыркающих из-под недобро насупленных бровей ушкуйных. Оперативники же вели себя скромнее, трезво оценив возможности и свои, и противника, прикидывали, как бы с меньшими потерями сокрушить атаманов правый фланг.

— Кичиргий пидемо, — уточнил боевое построение кишивий, и добрая полусотня хитпых, разогретых предыдущей победой, отбросив булавы с самопалами, ринулись хитрой стенкой на ушкуйников, сосредоточенно застывших, со смурым видом предвкушающих предстоящее удовольствие…

Потасовки в имкиной среде не редкость, но давненько мрачное, елово-руинное захолустье не упивалось столь красочным «концертом» со вполне достаточным для хита сезона количеством исполнителей.

Яркий стробоскоп мельтешения рук, ног и тел по началу, чуть ли ни заворожил любопытствующих зрителей, тосковать позабывших об обидном неучастии в набирающей обороты круговерти. На пространствах арены тычки, удары, падения, грамотные перемещения замелькали многообразием броских по преимуществу красок, переливчатыми цветами, перемигивающимися как новогодние елки световыми всполохами. Тут и шальвары синхронно с развевающимися хозяйскими чубами лихо выплясывают гопака, и просторные косоворотки, радуясь каждому телодвижению, поблескивают, отмечают бликами всяк размашистый, устарелый якобы хук хозяина.

Боевой энтузиазма представился настолько заразительным, что даже утоптанный грязноватый снег площади захрипел простуженным соловьем, словно вспоминая совсем недавнее прошлое, когда витал в облаках да на всяк люд свысока, знай себе, шлепался. Клял ли снег падшую биографию иль судьбину тяжкую, что на попрание обрекла да бросила, но жалостливый скрип созвучно вписался в рокот глухого удара первоначальной сшибки, когда без малого сотня великих практиков драки и теоретиков спарринга единоборств схлестнулись в яростном порыве, немедля покарать зарвавшегося противника. Дробь кулачных градин забарабанила, точно добросовестный оркестр при исполнение «Болеро» в ударные. Однако спустя полторы-две минуты, длившиеся, казалось, чуть ли ни вечность, гулом пошел хрип сорванного, сбитого дыхания. Залпы, будто пулеметные очереди тумаков постепенно перешли в более рациональные, серийные, а у выжидающих хитрованов или малоопытных бойцов — в одиночные удары.

Не вышедшие росточком, но крепко сбитые, задиристые левофланговые ушкуйники сшиблись с преимущественным в массе тел и количестве чубов тыловым десантом. От явно перевеса фактур противника у задир аж патлы дыбом встопорщились, а обиходная ярость переросла чуть ли ни в бешенство; удары, пусть не правильно поставленные, били жестко до чрезвычайности, мелькали неуловимо для зрительного восприятия, не говоря уж об ответной реакции. Затрещали чубы тыловиков, физкультурой с гимнастиками периодически пользуемых в тренажерных теплых залах под музычку — не в жестких же реалиях боевой обстановки. Попытались грамотно «хайкиками» отпихиваясь, удержать противника на дистанции, что вызвало у ушкуйников форменное остервенение.