Пламень очистительный - [49]

— ****но. Вин тикии мае чилюсти, що мабудь уж остатню шкварку доедае.

— Так вин наш паек пиджариу? У-у, супостатня хиря!

— Там их цила шайка пиджаривила, як таракани зо всих щилеу пивипилзали. Зараз, нибись, пислали гинца за ракией, а-а… — Огорченно вздохнул о вражьей радости донельзя опечаленный ифрийтер.

— Ладни, нихий пидивятся. На пистуй жилудик хитпой, вин тильки злии стинивитси. Пира братьси за дило, дивий сюды свии цидули — будемо шукати, а як знайдим — пидемо вызволяти.

Хлопти, пидъим!..

— Антонеску, Малдованеску, Чаушеску… у, у, у, о, о, о, о-о, це наши пившли! Вот цо дило! Нукась, нукась, о-о, я свию, кижись, знийшел. Хлопти, шукайти и ви.

Кишивий по-хозяйски огляделся в тесном дабле, обнаружив искомое, приосанился, намотав чуб на палец — причесался. Попытался разглядеть себя в заляпанное раздавленными насекомыми да отпечатками пальцев в бараньем жире настенном, некогда овальной формы, с давно оборванными бронзоватыми висюльками зеркальце. После критического осмотра весьма довольный неотразимым, фатальным для дам образом поцокал языком и, повинуясь исключительно порывам нахлынувших чувств, отважно ринулся в лабиринты тесных для телесной комплекции коридоров, почти непролазных, цепляющихся перилами за нерационально широкие васильковые шальвары лестниц.

— «Уч уз дорт», — разобрал номер на двери. — Тя самия. Во яки свилочи, на замик запирают полонянок, эксплуататиры!

Кишивиму любое препятствие чуть ни в радость — все готов снести на пути к отраде бьющего как в бубен «сирденька», а заодно для снятия напряжения неизвестности.

— А вить такиго гопака не бавчила?

Хрясь! — вдарил каблуком «по-кикбоксингски», чему на тренировке гопака поднатаскивали — дверь покоробилась.

— О, це гарно. — Проник внутрь «сералия» и, громыхая подвернувшейся на пути, без околичностей раздавленной тумбочкой, подошел к окну да сорвал плотную, пропыленную не одним поколением дурок с дурчанками занавесь и, прочихавшись, залюбовался представшей «пред кари очи» картиною: Разметав скомканные простыни, подушки и не только лишь постельные принадлежности, в «волнах» играя, что нимфа, на просторной кровати возлежала искомая полонянка. Распушив раскрашенные в призывный цвет волосы, не скрывая за лицемерной стыдливостью прочие достоинства, дева, казалось, призывным своим существом дожидалась вызволителя, чтобы тут же нарумяниться, поднести с поклоном чарку горилки и налепить «вириникив з чиришнию». — На глаза кошевого прочувственные слезы навернулась от растроганности.

— Ксюха, вставай, чи шо? — Умильно потормошил по-домашнему уютно похрапывающую деваху.

— Га! Гди я? Хто такив?! Фифти баксив! — Руки, уверенно пошуровав под койкой, извлекли на «билы свит бутилку с ликарствим», после принятия которого Ксюхе чуток полегчало, и частично вернулось соображение.

— Стап?! Шоп ты сказиуся! — Натренированно заграбастала в объятья кишивиго — тот не смел даже пикнуть, не говоря уж о попытке вырваться, — лишь кровать обреченным скрипом привычно пискнула.

— Якая нилигкая тоби сюды занисла? Али дивки в Хитпивини повкончалися? Ню коли-так, слухай сюды: женитьси мижешь мини ни сулити — в здишних сифилизациях то нивмодно. Зробимо усе пи контрактю: вилька половина твиго усиго скарба, дибра буде моий, смекаишь? Воть и добре! Для почину нась титьки питискай, потим контракт пидмалюимо, и я с тоби тик шальвары спищу, що ни на хвылинку не пижалиишь!

— Ксюха, ти шо? Ти в своим уми: до свадьбы ди гулянки лизть в шальвары? А мало хто убаче, ди ще в здишний гиблой Дурции ославють на вись свит! Подумають, что уси ниши дивчины таки.

— Да вони туть отродясь ни думають, тилки руки распущають. Тик шо, контракт пидписюимо? У мини и бланки исть зигитивлины… про всикий случий, як пиджидяла, чти коги-нивбудь принисить нилигкая…, тоби чекала.

Кишивий расчувствовался столь трогательному проявлению верности, притиснул Ксюху не за предложенные прелести, но крепко-накрепко, чтоб от радости на близкой дистанции рукам волю не давала.

— Я за тобий приихал, мия ненагляда! Сбирайси, поидимо в ридну, вильню Хитповину. Будя тоби балитом в сим лютим заморьи заниматьси, отвикнишь туточки и от гусиу, и от пирося, и от хаты.

— Ты шо сказиуся, чи вшо? Я, звизда в варьити, возветратьси в Хитповину?! Да ни в жись! Здись кирьира, може, до примы адалиськи допляшусь окинчатильни, чим я ни Роксалана?! А там я хто?

— Мужнина жонка, во хто!

Кишевой с натугой, но пока удерживал руки карьеристки, хоть те и начинали в негодовании, вызванном отсталым непониманием кавалера, ходить паровыми поршнями.

— Добром ни пийдишь — силком скручу!

— Я тильки-тилички раскрипистилась, а ты меня зноу в ярмо впригить! Ах, пивень разряжиний! — Руки без малого состоявшейся адалиски в самом деле уподобились шатунам с кривошипами, остановить ход которых — все равно, что с паровозом бороться.

— Ксюха, Ксю-уха! Ти шо…

— Трах-тарарах! — вышибло кишивим двери, но уже в наружном направлении, лишь щепа с мусором разлетелась по тесному коридору в противоположные стороны. Но грохот никого не разбудил, даже не потревожил: по тесным переходам, набрав с низкого старта скорость, носились полуодетые, перепуганные будто бы облавой клиенты вперемешку с требующими оплаты неумытыми умынками. Шумную компанию возглавляли хитпые из кишивиго воинства, а на парубков, преследуя по пятам, наскакивали адалиски, истосковавшиеся, видать, в сералии по кулачным боям с ненаглядными Тарасами, Стапами да лукавыми Андриями, а посему, пускающие в ход все подряд, что ни попадет под руку.