Пламень очистительный - [47]

Смирдить? Надо било поглыбжи кипать, вонь ина тольки пи вирху, а слой снимешь, тим уже и нирмальный зипих, здировий, хить табиром стиновись ди пикник устриивай. Но бачу я, шо с тикой ризвидкой дийствовать остаитси лишь лихим нилитом, но шянси исть. Исть шянси, чиго ж им ни бить. Иль ни тик що хлопци, иль ни склидно, иль ни слидко баю?

— Слидко, ой слидко, кишивий, як горилки з пирцим, з мидом дирибнути! — одобряюще да с аппетитом в один голос крякнули да чубы покрутили дюжие хитпые.

— Дибро дило, так що ж, киль прийшла тика идея, то дерябнимо, ито утече к тикой-то митири, потомочки не докличешься.

— От цо вирно! От то кишивий, всим кошам кишивий!

— Тихо, хлопти, мабудь зисада? Оглядайтеся.

И пока «хлопти» тревожно озирались, кишивий со вкусом приложился к горилочке, по-товарищески оставив половину чубатым подчиненным.

— Ой, и смично пишла, хлопти, ви ж мини ни пивирите, ой, и смично…

Чубатые хитпые в предвкушении неземного блаженства чуть ни наперегонки потянулись к «заповедной», но спокойно да со вкусом позволить хлопцам прикончить остатки, чтоб «пивирили», кишивиму не позволили воинские принципы: как же, командир о тактической разработке операции печется, а подчиненные — лишь об выпивке.

— Слухай сюды! Пипришу вниминия, потомочки горилку дипьете. — Спохватившись, кишивий вновь, завладел бутылкой. — Да и скильки туточки ие осталося, тик, тильки дли зипаху — ничиго тривить душиньки. — Взболтнул горилку, чтоб «пириц зачипился з мидом» и, пока остальные цепенели от внезапного огорчения, словно по необходимости, но деловито исполнил командирские обязанности.

— Ак, хироша ж, зираза, а чипляить-то, як чипляить, ух! — Распространился терпкий дух по помещению походного штаба, замаскированного для конспирации да отпугивания праздношатающихся дурок под дырявый шатер диковатых дервишей.

— З одним дилом спривилися, хлопти, пигоняемо дильше. Якое-тикое виинство знайходится в сералии и исть ли у сих бисовых отродьев артиллирия?

— Нит, кишивий, артиллирии не обниружино.

— Я иппирит, чи ни иппирит, а, може, ирудие кикое виискал, бильно уж зло ино кипятким плюится, и шипить ню як ничисть, Викулой-ковалем спиймання. — Не был бы хитпой хитпым, если бы не стремился выслужиться.

— Ой ди молодиц, хлопец, зразю бачу, гарный такий и ладный, ню ни миньш чим на ифрийтира выглядае. Усе на ус мотае, ой, молодиц! То иппирит ще пращурам извистин, зело гиряч, таки и спалил, окоянний, коназево вийско Игориво…

Хлопцы вздохнули опечалено… по горилочке.

— Ди ни кручинтиси: в тим вийски хитпых не було — видни мискили. Нихай горять ясним пламиним, а хитпые булы бы, тик утекли, но ни сгирели: вони ж ни дурни, — успокоил воинство кишивий на счет угрозы со стороны таинственного аппарата.

— Ню чти, хлопти, по киням! Пира ризгримить то дурецкое уродьство, сералий по-нишему.

— С тилу вдаримо, чи мистними громодзянями прикинимси?

— Пущай актерки прикидываютси, а ми с пирадного хиду, — чиго ним стыдитси — чи ни маемо конвертируемые гривни?!..

* * *

Там, где зимние воды Освора свинцовой гладью сливаются со столь же неприветливого цвета водами Раморного моря, где бугристые холмы гигантскими, горбатыми китами замерли в последнем броске уж лучше утопнуть, но сбежать от опостылевших дурок, где величаво простирается ландшафт, достойный лишь древних титанов — в тех краях держи ухо востро. Плутая по узеньким улочкам, заглядывая в щелочки неба меж нависающими террасами скученных, скрюченных домишек, пробиваясь сквозь мусорные свалки дворов, решительный кишивий со столь же бескомпромиссно настроенными сподвижниками помнили, в чьем стане находятся и не позволяли себе ни слабинки, ни поблажек, воротя нос даже от винных лавок.

Становился рассвет — трудовое население, почесываясь в нескромных местах, торопилось торговать, зазывать и жарить «кебабы», что исхитрялись поглощать приторностью горелого запаха даже многообразие «ароматов» помоек.

— Оть погани Бамбул, зинисля нилегкая. И по що тиго Игоря вийско спалили?! Мабудь и здись билябь вильна Хитповина: зи битилкой мидовухи ворлики в пидирунук итдали би. — Проснулись было в кишивим союзнические настроения, но окончательно пробудиться братской солидарности не позволили.

— Оть ин, сиралий, — доложилась разведка, выведя курень по более-менее расчищенной улочке ко входу в занюханный отель.

— Ню тякий сиралий ми рисщилкаемо як спилый пидсилнюх…

Но в сералии дела протекали не столь гладко, как хотелось бы: дурецкий толмач, напускавший старательный вид, что, мол, вовсю пытается разобраться с размещением, не получив схода на ракию, чхал на происходящее. Нагло прямо в глаза позевывая, по давней традиции «стыда в корысти не имея», то и дело тщетно нашептывал кишивиму на ухо заветное, как представлялось, слово — бакшиш. Кишивий же к подобным незапланированным тратам был категорически туг на ухо и в ответ, исправно демонстрируя кукиш, твердо стоял на своем:

— Нит, бисова пичинька, ты мини обисни, дибрий чиловик, почему дивить пирсонь в трихмистный мижно, а в дабле не пимистютси?

— Кишивий, нис жи бильши, — решился поправить командира неопытный кандидат в ифрийтиры.