Плакат в окне Сиднея Брустайна - [22]

Сидней. От бывших к будущим! Прогресс, ничего не скажешь.

Айрис. Бен знаком с очень влиятельными людьми… С людьми, которые добиваются своего.

Сидней. Где?

Айрис. В театре да и в политике. Особенно в политике. Такие пе болтают, а делают дело. Они не возьмутся издавать газету без гроша в кармане. И уж тем более не станут ввязываться в безнадежную избирательную кампанию, чтобы вылететь в трубу. И все ради чего? Ради Уолли? Если даже часть из того, что о нем говорят, правда…

Сидней. Стоп! Что же о нем говорят? (Он ждет, наверняка зная, что ей нечего сказать.)

Айрис(в ловушке). Сама-то я ничего не знаю, но Люси думает…

Сидней(поднимает руку: вопрос исчерпан). Ты права, Айрис, — первый раз в жизни! Ты ничего пе знаешь.

Айрис. Сидней, это тебе не «Серебряный кинжал». Ты связываешься с акулами, как ты не понимаешь?

Сидней(решительно: ему виднее). Давай договоримся, Айрис: за мной останется Сити-холл, с которым я буду сражаться, а за тобой Шуберт-элли[4].

Айрис(устало). Как хочешь, Сидней.

Сидней. Нет-нет, не увиливай. Что же собирается сделать для тебя этот знаменитый деляга Бен Эш?

Айрис. Он уже подыскал мне работу.

Сидней. Ну? Что же ты пе сказала? Где, в каком спектакле?

Айрис(заранее занимая оборонительную позицию). Это не совсем спектакль… Но уметь играть все равно нужно… Немного.

Сидней пристально смотрит на нес.

Реклама на телевидении.

Сидней. Айрис, как ты можешь?

Айрис(с жаром). Ну, конечно, мы какие-то особенные, Сидней Брустайн. Мы лучше всех. Но я тебе вот что скажу: если ему удастся устроить эту работу, я пойду. Хоть не буду киснуть в кафе в ожидании «чистого искусства».

Сидней. Дело не в том, куда ты устраиваешься на работу, а в том, как ты устраиваешься. И что тебя тянет к Люси и ее знакомым? Неужели за пять лет, что мы вместе, ты не научилась выбирать друзей? (Привлекает ее к себе.)

Айрис(чуть не плача). Я очень многому научилась за эти пять лет! Когда мы познакомились, я путала Гегеля с Гоголем, я думала, что Пуччини — это что-то вроде спагетти, я думала, что хороший актер непременно должен рычать и кататься по полу. Ты научил меня глубже смотреть на вещи. На все — и на японскую живопись, и на актерскую игру. И на мою собственную тоже. Благодаря тебе я стала понимать то, до чего никогда бы не дошла своим умом. Я поняла, что я, наверно, самая паршивая актриса на свете…

Сидней выпускает ее из объятий.

Вот что получается, если ни на что не закрывать глаза, — начинаешь видеть правду. А правда — паскудная штука. (Идет к двери.)

Сидней(бросается за ней). Айрис, погоди…

Айрис(круто поворачиваясь к нему, твердо; она все равно уйдет). Я знаю одно: я хочу жить иначе. Не важно, как. Просто иначе.

Сидней. Я хочу сказать тебе… что бы ни случилось… Наверно, только с тобой я понял, что такое счастье.

Айрис(с болью за себя и за мужа). Ох, Сид, «счастье»… (Дотрагивается до его лица). Кто только выдумал это слово? Какой шутник? Зачем учат детей, что на свете существует счастье? (Уходит.)

Сидней бредет назад в комнату, подходит к своему столу, потом поворачивается, берет банджо и, наконец, решительно идет к двери и распахивает ее настежь.

Сидней. Эй, Дэвид! Спустись-ка на минуту…

Дэвид как раз спускался на улицу и сейчас оказался на его площадке — какой-то застенчивый, юный и более естественный, чем в предыдущих сценах.

Дэвид(улыбаясь). Поймал ты меня. А я решил все-таки пройтись. Может быть, при нынешних обстоятельствах я просто обязан хоть на один вечер отвлечься. (Спускается на несколько ступенек, останавливается, возвращается.)

Сидней почти не слышит его: он поглощен своими собственными мыслями.

По правде сказать… Сегодня мне у себя показалось так пусто, как никогда. Знаешь, я поклялся (смущен обыкновенностью своих ощущений), я поклялся, что шагу не ступлю из дому… Но, честное слово, у меня такое чувство, будто я должен немного побыть на людях. Понимаешь, я хочу сказать (смеется, широко разводя руки), я хочу сказать, что мне сейчас чертовски хорошо!

Сидней(тащит его к себе). Еще бы! На твоем месте всякий… Зайди на минутку…

Дэвид(не понимая, что его не слушают). Не смейся надо мной, Сидней. Вчера — это вчера, а сегодня — это сегодня. Вчера я бы ни за что на свете не поверил… А сегодня я — другой человек. Я это нутром чувствую, кожей, в воздухе моей комнаты чувствую, в складках пиджака… Ей-богу, Сид… (С детским изумлением.) Я знаменит! (Улыбается.) Пойду посмотрю, что это значит — пройтись по улице знаменитостью. (Трезвея.) Будто я и так не знаю! Все будут чувствовать еще большую неловкость и вести себя будут еще фальшивее. И только потому, что в газетах напечатана моя фотография. Какой-то сумасшедший дом! Телефон весь день трезвонит. Сколько лет я издевался над людьми, которые давали свои номера в телефонную книгу? А теперь сам первым делом в понедельник дам заявку. (Улыбаясь на прощание). Пока, Сид.

Сидней(тащит его к себе). Зайди на минутку. Мне нужно поговорить с тобой. Хочешь выпить?

Дэвид. Ну, что тебе, Сидней? Я спешу.

Сидней(не глядя на него). Дэвид… Новая — не хуже, чем эта?

Дэвид. Новая что?

Сидней(отчаянно). Твоя новая пьеса — она не хуже, чем эта, которая пошла? Продюсеры уже, наверно, ждут ее?