Письмо самому себе - [31]

Шрифт
Интервал

Рацион, как положен, и – крем для затылка).
«Вы теперь разрешите: браслетик железный!
Подождите немножко, – ну, самую малость!»
И еще в животе от вина улыбалось,
А уже потащили обмякшего,
И затылок обрили: «Намажь его!»
Завизжал было он, да уж поздно:
Засверкало в глазах его звездно.
А когда он совсем удавился,
То чему-то в себе удивился.
…Остывать на веревке оставленный,
Удоволен удивленный удавленник,
И висит, тихонько качаясь.
Исполнитель устал: «Не угодно ль вам чаю-с?»
………………………………………………
Ну, а я-то чем отличаюсь?
КОКОДРИЛ
Тихой улицей, в тихом квартале
Я под вечер домой проходил,
И с душком из ноздрей, изо рта ли,
– Привязался ко мне кокодрил.
Ну, не очень большой, вроде – с кошку,
Колбасой на коротеньких лапках,
А зубатый: куснет где немножко –
Пальца на три отхватит, как тяпкой.
За пальто уцепился зубами
И сипит: «А побудь тут со мной!»
Ну, а некогда мне за делами,
И противный – воняет, как гной.
Тоже голос гнусавый и гнусный,
И все тянет, канючит: «Присядь-ка!»
А мне мерзок он духом капустным,
А ему я не нянька, не дядька!
Ухватил, и вот так не пускает,
И ведь сильный, хоть весь и с аршин.
Да в пальто уже нету куска и
Норовит доползти до штанин.
Оглянулся вокруг я и вижу:
Каменюга удобно лежит.
Долбанул я, и вижу, как жижа
Из колбасного тела бежит.
ДРЕВО
Во дни тяжелых испытаний,
Когда от жизни я устал,
Ко мне, в туманном одеянье,
Сомненья демон прилетал.
Не издевался этот демон
Над чувством свежим и живым,
Не искушал меня ничем он,
Казался другом он моим.
Но он ожег мертвящим словом
В душе расцветшие цветы
И повелел возникнуть новым
Цветам зловещей красоты.
Сомненье возрастит познанье,
Но плод того и сух, и мал.
Затем в цветах, как в одеянье,
На древе Змий главу вздымал.
И вот, теперь я расцветаю.
Как древо знания в раю.
О, путник! Заповедь простая –
Не приступай под сень мою!
PAVOR NOCTURNUS
Стукнет ли костью какой в погребу –
Крик свой придушенный я погребу.
Ужас привычный, ночной нетопырь,
Крыльев своих надо мной не топырь!
Это тихонько ко мне подползло
Снизу гнилое подвальное зло.
В комнате темной из дальних углов
Стелются спрутами волны голов.
Вот зашипят, подползут и замрут.
Хищно засветит их глаз изумруд.
Жадно откроет уста нетопырь,
С пола к постели привстанет упырь.
СОН О ТРУБЕ

Валентине Синкевич

Traume sind Schaume

Про сны говорят: это – пена.
Но разве пена такой:
Направо, налево – стены,
Иду, и душит тоской.
Наверно, сточные трубы
Бывают так наяву:
Цемент и булыжник грубый,
И где-то конец во рву.
И я понимаю смутно,
Что все это только – я,
Что каждый шаг – поминутно
Напрасная жизнь моя,
И что впереди – потемки,
Что все это – пена и зря.
И плачу я голосом ломким,
Вперед, в потемки смотря.
И душит едкая жалость
Ко мне – самому себе,
Затем, что всё, что осталось –
Идти по этой трубе.

ПИСЬМО САМОМУ СЕБЕ


(Нью-Йорк, 1983)

ПОЛЕТ

1. Плюс

Световой год – расстояние, которое
свет проходит в один земной год.

А еще биллион световых –
И всё так же темно и пусто.
Где-то сбоку померк и притих
Затуманенный звездный сгусток.
Бесконечность: ее не понять –
Так, как будто не сдвинулась с места.
Вверх и вниз – как бездонная падь,
И туман, как фата невесты.
По магнитным полям, как рябь,
Паутиною ткутся волокна.
Точно вспахана зыбкая зябь
И открылись какие-то окна.
Как река – но не плыть кораблям
В этих черных и гиблых затонах.
Там по гибким магнитным полям
Ходят ангелы в белых хитонах.
2. Минус

…Сатана и все аггелы его…
Вот всё выше, всё глубже, всемирней
В бесконечный высокий провал…
– «А вот тут у нас живопырня! –
Дежурный аггел сказал,
Открывая вид на планету. –
И другого названия нету!..»
Ну, раз нету, так нету, так нету…
А потом добавляет растроганно:
«Ишь, какое кровавое месиво –
Как на кухне сырой бёф-Строганофф!»
Но пустое черно. Без дорог оно.
И ни там его нет, и ни здесь его…
3. Нуль

Тяготение сжимает звезды до нуля до –
черных ям.
Звезды кругом погасила…
Тянет железная сила
В черный водоворот –
В жадный раскрытый рот.
Точно упав с обрыва,
Время свернулось криво:
Было, сейчас – одно.
Это – последнее дно.
Всё угасает разом:
Даже желание, разум.
– Ах, не скользи по краям
Черных зазвездных ям!
НА МОТИВЫ БЛОКА

1. Город
Без конца, без конца мостовые –
До утра будет этот кошмар…
Смотрят мертвенно окна слепые
На пустынный ночной тротуар.
С криком город уснувший молю я
Мне отдать, что я в нем потерял.
Горло в жалобу сжато больную,
Я продрог, я смертельно устал.
Ветер гонит меня исступленно.
Я иду, задыхаюсь, бегу…
И кричу фонарям я зеленым,
Что я жить, что я жить не могу!
Но лишь хлещется ветер безумно
О дома неживые в ответ
Да на камни зловеще-бесшумно
Припадает испуганный свет.
2. Двойник
В эту ночь над осеннею грязью
Низким пологом шли облака.
В эту ночь, оборвав наши связи,
Я убил своего двойника.
Он молил о пощаде и плакал,
Я смеялся тихонько и ждал;
И когда он качнулся во мраке,
Я вонзил ему в сердце кинжал.
Закричав, он свалился на плиты
И прижал мою руку к губам,
И я понял тогда, что убитый
Был такой же, как я, – был я сам.
Но, на горло ему наступая,
Я, свободный, жестокий, другой,
Знал, что этой ценой покупаю
Долгожданный холодный покой.
Я смеялся над нашей борьбою;
Но когда я взошел на крыльцо,
Я опять увидал за собою
Искаженное мукой лицо.
АМЕБА

Спирогира – нитчатая водоросль.
Увеличение – х 250.

Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.