Письмо самому себе - [30]

И каждой планете какой-то металл.

Металл – это символ: и зло, и добро

Вращеньем планеты вокруг намотал.

С планетами просто: себя источай,

Там, в Рыб или Деву попав невзначай.

Но так многолика в металлах луна,

Из глуби нежданных наитий полна.

То серпик чуть видный, невинный и тонкий,

Поведает сказку о лунном ребёнке,

То пухнет багровым шарище затмений,

Вампиров пристанище в конусе тени.

Над гиблым болотом свисает на вербе

Удавленник грустный – луна на ущербе.

Не светит она серебром полнолунья:

Украдкой плетет паутину колдунья.

И надо такое за полночь скрывать –

Мне призрачным светом ползет на кровать.

В металлах есть призраки: эрбий и тербий.

Тебе приношу их – луне на ущербе!

3. Пепельный свет

На свиданье с ущербной луною

Выхожу потихоньку на двор,

И меж ней, косоликой, и мною

Возникает без слов разговор.

Паутина неяркого света –

Это тихий и страшный рассказ

О душе, заблудившейся где-то

И не там, и не здесь, не у нас.

И хочу я прорвать эти сети

И взлететь на свободу, туда,

Где душа в серо-пепельном свете

Пролагает свой путь без следа.

4. Лунимый

И сладостен, и жутко безотраден

Алмазный бред морщин твоих и впадин…

М. Волошин. Венок сонетов «Lunaria»

Сквозь крыши, окна и сквозь стены

Течет томительный призыв:

В душе и в море многопенно

Луной вздымается прилив.

Пронзая воды светом хладным,

Луна хладит мне синим кровь

Луной любимый! К беспощадным

Томленьям дух свой приготовь!

Мой мозг наполнен мглой опала,

И сердце сжалось и упало,

И я, лунимый, одержим

Пронзительным и голубым.

ПУСТЫРИ

Евгении Димер

Горькою гарью над городом

Дышит рассветный туман.

Дыму кудрявую бороду

Чешет пустырный бурьян.

С рыжей водою канавы,

Рыжий, оплавленный шлак.

Дикие сорные травы

Путают на поле шаг.

Сумрак над этой окраиной

С ночи свинцов и жесток.

Радостью светит нечаянной

Розовый бледный восток.

В небе телесные розы…

Гулко несут пустыри

Радостный крик паровоза

Голому телу зари.

ХЛОРОФОРМ

Я хочу объяснить хлороформ:

Сладковатый бессмысленный шторм

Неожиданных смыслов и форм.

– «Ты пойдешь хвосторогим на корм!»

Этот чертик хвостом верть и верть:

– «Осужден ты на казнюю смерть!

Не уйти тебе от судьбы:

Ух! По скату кружёной трубы –

Головленье тебе отрубы!»

Я от страха заплакал,

Я от страха заквакал.

Тут вмешался лиловый оракул:

– «Посадить его попросту на кол!»

А потом – уж совсем ничего.

Ничего. Только вот и всего.

КАРТЫ

Бардадым – трефовый король.

Н.В. Гоголь. Записная книжка

А я его по усам! А я ее по усам!

Н.В. Гоголь. «Мертвые души»

Был король Дуродом,

Был король Бардадым,

Короли – Старый Жом

И восточный – Бубным.

Вот по этому самому

Нам заняться бы дамами:

Невпопад ведь ложиться привыкли –

Молодой ли, старик ли…

Вот усатый валет

И большой сердцеед.

Сам он ходит с эмблемою сердца:

«А не хочешь такого вот перца?!»

Загляделась крестовая краля

На его винтовые усы…

– Ну, подумаешь, – нешто украли?

Все на месте остались кусы!

В картах был ералаш:

«А где мой и где ваш?»

Намечался скандал,

По усам кто-то дал.

Но червонный валет

Заметал свой след,

А король Бардадым –

Он напился пьян в дым.

ПРОГУЛКИ ПРИ ЛУНЕ

Татьяне Фесенко

Я гуляю, и, тонок,

Проклевался из тучи лунёнок.

Вот проходит декада –

А гулять-то мне надо:

И чернеет труба-голенище,

А за ней не луна, а лунище.

На рассвете вхожу в переулок,

Шаг мой звонок, отчетлив и гулок.

А луну покрошили на звезды,

И, как гвоздики, звезды сквозь воздух.

Как от мыла обмылок,

От еды-то объедок.

Вот и светит в затылок

По-над домом соседок

Из-за облачных слюнок

Непригодный облунок.

ЧИТАТЕЛЯ:

Читателя не причесывай стихами,

Не корми дешевой печалью,

А – давай ему рвотный камень,

А – бури ему череп сталью.

Это будет ему не скерцо

В тоне гаммочки ща-бемоль.

И когда до самого сердца

Полыхнет в нем, как молния, боль,

Он поймет ядовитое жало

В происшествиях мира простых,

И твои жестокость и жалость,

– Пронизавшие стих.

ОТЧАЯНИЕ

Quasi una fantasia

Стоя сидеть!

Сидя бежать!

– Виси в петле, тихо качаясь…

В. Хлебников. «Отчаяние»

А повестка пришла до Ивана Семеныча

(Тух на Глиняной десять),

И соседки судачили до ночи,

Что, мол, жалко, а – надо повесить.

А в повестке лиловым по серому:

«В соответствии с прочими мерами,

С полученьем сего предписую явиться

В вам известный участок районной милиции

Двадцать третьего мая, в нуль восемь пятнадцать,

Быть одетым прилично, зубами не клацать.

Доложиться дежурному без промедления

На предмет удавления».

Почему? Отчего? А решил так компютер:

– Акакой там был флер? А быть может,я муттер?

Центропуп согласился, Собес не перечил,

А Секретный Отдел так еще и приперчил,

Увязали с милицией, – вот и готово!

И директор по службе совсем ж препятствовал,

А сосед, что напротив, еще позлорадствовал:

«Так и надо таким, право слово!»

Ну, а сам-то Семеныч? Да был он пришибленным,

Но поди и поспорь там с порядком незыблемым.

Только раз вот

в кинотеатре

На какой-то там

Клеопатре

Он завыл и метнулся из зала

И помчался кругом до вокзала.

Чуть не сшиб он девчоночку в фартучке, –

Да куда уже там – ведь билеты по карточке,

А на ней: «Удавить двадцать третьего

На приборе Изметьева,

Укрывать же – не сметь его!»

Ну, и что ж? В самый срок, как и велено,

Он уж мялся в несвежей прихожей,

Чистил ноги о коврик постеленый,

А был сам на себя непохожий.

Но его повстречали любезно,

Даже вот угостили вином (полбутылки,