Письмо на желтую подводную лодку - [24]
— А мне-то какое дело что до Лопаева, что до Матусевича? — отрезал Тиллим.
— Зря ты так. Мне кажется, что Саша порядочный и честный, а Юлька на него наговаривает.
Теперь Тиллиму стало понятно вызывающее поведение Юли, но он счел за лучшее Оле об этом ничего не рассказывать, как и о том, что заметил ухаживание Матусевича за ней.
— Да бог с ними, пусть сами разбираются в своих делах.
— Ну тогда давай лучше о насущных проблемах. — Оля сама переключилась на другую тему: — По литературе, как ты помнишь, на дом снова сочинение задали…
Взгляды учеников по поводу литературных произведений должны были в точности совпадать с изложенным в учебнике и особенно с тем, что давала на уроке сама Вера Напалмовна.
Оля же была начитанна, имела собственное, противоположное хрестоматийному мнение, которое и отстаивала последовательно — без скидки на подростковый возраст, но после злополучного конфликта с единицами друзья хотели во что бы то ни стало исправить оценки, чтобы не было проблем с поездкой на летнюю практику.
Однако новое домашнее сочинение о непреходящей, руководящей и направляющей роли литературы критического реализма в современной жизни стало, по сути, последней каплей, переполнившей чашу терпения нетерпимой литераторши. Так, вместо того чтобы сгладить углы, Ольга, сама того не желая, выступила в своем репертуаре. Взяв эпиграф из «Капитанской дочки» своего любимого Пушкина — «Береги честь смолоду», она на десяти страницах развивала эту мудрую мысль.
При выставлении оценок неистовая Вера Напалмовна теперь уже заставила читать вслух целый кусок работы саму девочку. Та принялась за чтение:
— Творчество писателей, стремившихся изображать реальность русского общества без прикрас, критикуя его вековой уклад и выводя в своих произведениях «типические персонажи в типических обстоятельствах», то есть критический реализм, принято считать определяющим течением в литературе девятнадцатого века.
— Это мы и без тебя знаем, — нетерпеливо заметила литераторша. — Дальше!
Губы девочки заметно дрогнули:
— В демократической критике, у того же Добролюбова, мы видим уже противопоставление молодого и старого, с ненавистью называемого темным царством, По-моему, противоречие критического реализма налицо: главные его последователи, особенно в первой половине девятнадцатого века, дворяне — во многом сами эксплуататоры. И фактически назвавший Россию чудищем Радищев, и звонивший в вечевой «Колокол» из Лондона, так и не ответивший на вопрос «кто виноват?» Герцен, и не нашедший того, «кому на Руси жить хорошо», Некрасов, и видевший Россию большим городом Суповым Салтыков-Щедрин, и Толстой, проповедовавший самостоятельность мысли, а дошедший до самодостаточного самодурства. Пушкин эпиграфом к реалистическому (вопрос — критическому ли?) роману «Капитанская дочка» взял пословицу «Береги честь смолоду» и показал в нем, как высока цена дворянской чести и чести вообще. Как уживался с этой моральной заповедью обожествлявший правду жизни и социальную справедливость критический реализм, на примере его столпов не совсем понятно. К его крупнейшим представителям относят Достоевского, Гончарова, Тургенева, Чехова, но главным содержанием их произведений была великая любовь к человеку, к Родине, а не критика мира за наличие темных цветов в его палитре и никак не призыв их искоренить в пользу светлых — в мире всегда будут свет и тьма, день и ночь, радость и горе…
Признаться, я не совсем понимаю, зачем так упрощать классику, втискивая в какие-то жесткие рамки. Кто, например, Пушкин — родоначальник критического реализма или Гений с большой буквы?
Вообще-то, мне ближе поэзия. Поэт воспевает прекрасное и возвышенное, не роется в грязи, как крыловская «свинья под дубом вековым»! Я где-то читала, что если всю жизнь смотреть только под ноги, то не увидишь всего величия мира — даже человеческих лиц не увидишь. По-моему, творческий человек как раз и призван устремлять наши души к лучшему, к гармонии. Критика же не созидает, а разрушает…
— Неслыханная наглость! На секундочку: я ваш педагог! — срывающимся голосом заверещала Вера Павловна, отобрав у Оли тетрадку. — У пионерки чуждые нам взгляды! С чьего голоса поешь? Ну-ка признавайся, кто писал сочинение?
— Конечно, я не литературовед, у меня нет жизненного опыта, — негромко отвечала Оля, — но в сочинении я была искренна, уважаемая Вера Павловна. Лгать я не приучена и отказываться от того, что сама написала, не стану.
— Ах, вот как!!! Подумайте, какие взгляды! Все это «новаторство» уже было в буржуазной литературе перед революцией. Тогда развелась масса всяких выскочек, ниспровергавших авторитеты. Ты, наверно, и не слышала о футуристах. Все они были полуобразованные волосатики в желтых блузах…
В классе послышался шепот:
— Хиппи, что ли?
Слава богу, престарелая Напалмовна этого комментария не расслышала.
— …самонадеянное отрицание культуры было главной их чертой. Как я теперь понимаю, и твоей тоже, Штукарь… Они придумали заумный язык, писали, чего и сами не понимали, но заявляли о своей гениальности и всюду устраивали бесконечные попойки, скандалы… Представляете, ребята, какой это был ужас? И они тоже замахивались на авторитеты… Кто сказал, я повторяюсь?! Великого Пушкина, «наше все», как сказал Белинский, эти чудовища призывали «сбросить с парохода современности». Да-да! Они замахнулись на святое, и Штукарь теперь уподобляется…
Роман-мистерия самобытного прозаика Владимира Корнева «О чем молчат французы…» (3-е изд., 1995) и святочная быль «Нео-Буратино» (2000), образующие лиро-эпическую дилогию, впервые выходят под одной обложкой. Действие в книге разворачивается в полном контрастов, переживающем «лихие 90-е» Петербурге, а также в охваченной очистительным пожаром 1812 года и гламурной, ослепляющей неоновой свистопляской миллениума Москве. Молодые герои произведений — заложники круговерти «нечеловеческой» любви и человеческой подлости — в творческом поиске обретают и утверждают самих себя.
«Душу — Богу, жизнь — Государю, сердце — Даме, честь — никому», — этот старинный аристократический девиз в основе захватывающего повествования в детективном жанре.Главный герой, дворянин-правовед, преодолевает на своем пути мистические искушения века модерна, кровавые оккультные ритуалы, метаморфозы тела и души. Балансируя на грани Добра и Зла в обезумевшем столичном обществе, он вырывается из трагического жизненного тупика к Божественному Свету единственной, вечной Любви.
Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника.
Лариса Румарчук — поэт и прозаик, журналист и автор песен, руководитель литературного клуба и член приемной комиссии Союза писателей. Истории из этой книжки описывают далекое от нас детство военного времени: вначале в эвакуации, в Башкирии, потом в Подмосковье. Они рассказывают о жизни, которая мало знакома нынешним школьникам, и тем особенно интересны. Свободная манера повествования, внимание к детали, доверительная интонация — все делает эту книгу не только уникальным свидетельством времени, но и художественно совершенным произведением.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Две маленькие веселые повести, посвященные современной жизни венгерской детворы. Повесть «Непоседа Лайош» удостоена Международной литературной премии социалистических стран имени М. Горького.
Аннотация издательства:В двух новых повестях, адресованных юношеству, автор продолжает исследовать процесс становления нравственно-активного характера советского молодого человека. Герои повести «Картошка» — школьники-старшеклассники, приехавшие в подшефный колхоз на уборку урожая, — выдерживают испытания, гораздо более важные, чем экзамен за пятую трудовую четверть.В повести «Мама, я больше не буду» затрагиваются сложные вопросы воспитания подростков.
В основу произведений, помещенных в данном сборнике, положены повести, опубликованные в одном из популярных детских журналов начала XIX века писателем Борисом Федоровым. На примере простых житейских ситуаций, вполне понятных и современным детям, в них раскрываются необходимые нравственные понятия: бескорыстие, порядочность, благодарность Богу и людям, любовь к труду. Легкий занимательный сюжет, характерная для произведений классицизма поучительность, христианский смысл позволяют рекомендовать эту книгу для чтения в семейном кругу и занятий в воскресной школе.
О том, как Костя Ковальчук сохранил полковое знамя во время немецкой окупации Киева, рассказано в этой книге.